в лесу костер и как обижаться.
Всего день назад она попросила меня уйти, а я не могла понять, чему она меня в тот момент учила. Она стояла на пороге моей комнаты, не ступая внутрь. Просто стояла там и сказала, что мне нужно ненадолго уехать, что она уже нашла, где мне остановиться. И даже подготовила для меня чемодан с откидной крышкой. Она не смотрела мне в глаза. Я сидела на кровати, приставленной к стене, и нас разделяла кучка грязного белья, похожая на мох. Мама не подходила ближе, как будто опасалась испачкать обувь.
– Ты должна понять, Бина. Ему кажется, вы, девочки, должны провести время врозь. Они его дочки. Это его дом. Каких действий ты от меня ждешь?
Она говорила о своем муже. Мне уже следовало привыкнуть называть его по имени – прошло восемь лет, – но не нравилось произносить его там, где он мог услышать. Его дочки, две девочки – одна моего возраста, другая на год старше, – хотели бы меня убить.
Маме следовало бы быть немного преданнее, как мне кажется. Выбрать свою плоть и кровь, а не семью, за которую вышла замуж. Но она выгоняла меня. Чемодан был собран. Комнату, которая освободится, они смогут использовать для скрапбукинга, хранения или тренировок.
– Это всего на месяц. – Она посмотрела на стену из старинного подвального шлакоблока – моя комната находилась в подвале и еще до моего переезда была выкрашена в тошнотворный цвет спелой дыни. – Не больше месяца, обещаю тебе. Вернешься сюда к августу. Ты ничего не скажешь?
– Скажу что? Скажу, что не делала этого?
– Если это все, что ты можешь сказать…
Я кивнула. Перевернула подушку.
– Значит, ты невиновна, – сказала она. – И говоришь, что девочки выдумали всю эту историю, чтобы насолить тебе. Снова.
И опозорить меня. И сломить в конце концов.
Я не могла припомнить, что сделала на этот раз, этим летом, а сегодня только последний день июня. Попыталась придумать истории, которые могла озвучить в свою защиту, выставить девочек ужасными или хотя бы чуть ужаснее меня. Нельзя сказать, что я снова разнесла комнату Шарлотты, потому что они заставили меня это сделать, приставив пистолет к голове, чтобы папа купил им новые вещи. Нельзя сказать, что я украла беспечно оставленный Даниэлой ноутбук и продала его, как они намекнули, за наркотики, потому что я защищала его и девочек. Из-за него меня чуть не усыпили хлороформом и не засунули в багажник машины, и все в этом доме должны меня благодарить и проверить на ПТСР 1. Мой мозг перебирал истории, возможные алиби, оправдания, но все они оказывались тонкими, как паутинка, и выдавали мое отчаяние. Я не знаю, что произнесет мой рот, пока не открою его.
Проблема в том, что мама привыкла к моей лжи. Конечно, она помнила, как я пыталась ее убедить, что ее новый муж ей неверен, и в качестве улик кидала в корзину для белья его рубашки со следами помады. Как я разгромила комнаты девчонок, разлив на их одинаковые розовые ковры найденную в гараже краску, а потом изображала саму невинность. Но они не всегда были моей мишенью.
ПТСР – посттравматическое стрессовое расстройство.
