Мы привыкли, сами потихоньку тут управляемся, не жалимся.
Как они сами справляются, они же такие уже невесомые, слабенькие. В матери мне годятся. Что-то заныло сердце, маму только свою похоронил, не отпустило ещё. Смотрю шеф тоже какой то грустный стоит, не весёлый, тоже, наверное, об этом думает. Говорю ему:
– Слушай, деньги деньгами, но давай дров им наколем, воды хоть натаскаем что ли, не могу я так вот уехать.
– Я сам тебе хотел это же предложить.
В общем, отдали банки водителю и отпустили его, договорились, что позвоним, как управимся, и он за нами приедет. Бабушки, как узнали, что хотим им помочь, ни в какую, наотрез отказываться стали, мол, не надо мы сами привыкли. Мол, негоже это, гостям дрова колоть. Но нет тверже людей, решивших сделать доброе дело. Колун отобрали, санки тоже. Скинули куртки, пристроили их на крылечко и пошла работа.
Я орудую колуном, Дмитрий Михалыч собирает поленья и укладывает их в поленницу. Через десять минут я почувствовал, что у меня есть поясница и руки, через двадцать стало трудно разгибаться для замаха. Ничего, скриплю, но дело свое делаю. Михалыч тоже вижу припотел, но поленница растет, все бабкам меньше мучаться.
И тут открывается дверь дома, и на крыльцо выходит очень помятый мужик моего примерно возраста в телогрейке накинутой на голое тело. По лицу его видно, что не чужд он сладкого пития и занимается он этим делом регулярно. Морда опухшая в красно-синих лопнувших сосудиках. Выходит он значит на крыльцо, закуривает и говорит нам:
– Бог в помощь!
– И Вам не хворать, спасибо.
Думаю, наверное, больной какой-то, раз бабки ветхие дрова колют, а он в доме прячется. Постоял мужик, покурил, полюбовался на нашу работу и в дом – шмыг, как и не было его. Продолжаем умирать на непривычной работе, спина уже начинает кружиться – да, слабоват городской житель, слабоват. Но упираемся, не сдаемся. И вот тут из дома выползает молодой парень лет восемнадцати. Здоровая оглобля, румянец на все щеки, косая сажень в плечах. Потрусил в туалет. Тут уж я подумал, сколько же там у них мужиков в доме сидит и над нами смеется. Мы же для них, похоже, блаженные.
Здоровяк тем временем оправился и в дом назад идет. Я не выдержал и говорю ему:
– Слышь, обормот, а что у вас бабушки дрова колют, а вы в доме сидите?
А ему хоть бы хны, отвечает:
– Да, чего, они привыкшие, кто им тут колоть-то будет, когда мы уедем?
– Так пока здесь, помочь не хочешь?
– Не, надо мне это, у меня каникулы! Они так и проживут подольше, движение – жизнь! – и стремглав скрылся в доме.
Во двор меж тем, вышла Марья Алексеевна и не сдерживаюсь, спрашиваю, кто это такие?
– Это Алешенька, внучок мой, на каникулы приехал, он в Вологде в техникуме учится, а это мой сын Виктор с женой на выходные в гости приехал.
Что-то расхотелось мне быть Тимуровцем. Полон дом мужиков, а дрова бабки колют. Нет слов. Да и накололи уже куба полтора, хватит, чтобы Алешеньке и Витеньке тепло было. Пора заканчивать. Вот так прожили бабушки всю жизнь,
