в здание, старое строение,
Подошли к стойке, оплатили.
Поднялись на второй этаж, в уединение,
Постель прохладную расстелили.
Оба уставшие провалились в сон,
Но женщина что-то почувствовала…
Открыв глаза она урвала странное видение,
Закрылась дверь, мелькнул черный балахон,
Ключи от номера отсутствовали.
Вокруг запястия ее руки,
Красовалась черная простая нить.
Кто завязал ее, что за шутники?
Она мужчину начала будить.
Уговорила пойти вниз, спросить,
Что это за шутка и кто с нее смеется,
Кто так хочет их позлить…
Но она не знала, что мужчина не вернется.
Спустя час, пошла сама, за стойкой никого.
Аукнула, лишь эхо, а после тишина.
Не понимала она ровно ничего,
Но вся эта история смысла не лишена.
Откуда-то сквозняк по полу потянул,
Послышались тихие звуки.
Снова, черный балахон за углом мелькнул
Она пошла за ним взяв себя в руки.
Нашла двери в подвал,
Оттуда мелькал свет свечной, веело теплом.
Она спустилась и от ужаса вкопалась,
Силуэт в черном балахоне дырки зашивал,
На голом теле консьержа, которые он сначала делал ножом.
Резал, зашивал, резал, зашивал,
Консьерж был еще живой, его пустые глаза,
Смотрели в угол, где ее муж стонал,
С зашитым ртом, в слезах.
Он увидел супругу, и хотел кричать,
Чтоб та бежала прочь оттуда.
Но мог только мычать
Чтоб не разорвать себе губы.
Женщина пришла в себя,
Но было уже поздно, балахон стоял уж рядом.
Его маска была страшной,
От него пахло злом и адом.
Он ударил ее и схватил,
Пока она была в прострации.
На стул мягкий посадил
Усыпил раствором и начал свои операции.
Когда она очнулась, то была пришита к стулу,
Хотела закричать, но рот был тоже в нитках.
Рядом находилось тело, все перешитое
Это был консьерж, он умер в пытках.
Маньяк подходил к ней, она увидела в углах,
Прядильную машину, горы ниток и игрушек,
Которые все были во швах,
А еще мужа, у него кровоточили пришитые уже уши.
Женщина рванулась, что было сил,
Рвала кожу, но оторвала себя от стула.
Схватила стул, ударила маньяка, удар маску с него сбил,
Зрелище ее еще больше ужаснуло.
Под маской было нечто, в шипах,
