за рамки государств, возрастов и статусов. Здесь все равны, а запреты практически отсутствуют. Интернет не поддается контролю, не укладывается в рамки и стереотипы – а потому некоторые считают, что в нем скоплено всё зло на планете.
– Нет, – отвечаю максимально резко и поднимаюсь, собираясь уйти.
Наташка задерживает меня легким прикосновением к руке.
– Я бы не спрашивала тебя об этом, но недавно вспомнила один разговор с Мариной. – Она жует губу, сомневаясь, надо ли продолжать. – В тот день она была такая окрыленная, всё рассказывала, как нашла единомышленников, как они делятся друг с другом наболевшим. Я очень обрадовалась и посоветовала почаще общаться с теми людьми,. – Наташкин голос срывается, словно наша психолог по-настоящему переживает о случившемся. – А спустя несколько дней Марина… покончила с собой. Я даже не думала связывать произошедшее и тот её рассказ, пока не прочитала статью в газете о «группах смерти». Якобы там есть какие-то ужасные квесты, ради победы в которых участники платят своей жизнью.
Её глаза блестят под толстыми линзами очков.
– Ладно, – Наташка дергает плечом. – Вероятно, я себя накручиваю.
Когда гимн бьет по ушам первыми нотами, она отпускает меня на все четыре стороны, даже не отругав за прогул урока.
– Заходи, если будет свободная минутка, – предлагает вместо прощания.
Выскочив из душного кабинета, я вливаюсь в пестрый поток старшеклассников, который тащит меня прямиком в столовую. Голова гудит. Незадолго до того, как уйти, Марина с кем-то познакомилась? Почему она хвасталась новыми друзьями перед Наташкой, а мне, своей лучшей подруге, не сказала ни слова? Ревность – неоправданная, мелочная, глупая – терзает меня, рвет в клочья.
Пока гомонящая очередь продвигается к кассе, я пытаюсь осмыслить разговор с Наташкой. Что-то не складывается. Как минимум, сами по себе «группы смерти» – даже звучит тупо. Разве способен какой-то паблик довести до самого края и столкнуть вниз? Разумеется, нет.
Скорее всего, эти группы придумали какие-нибудь всезнайки-психологи, считающие, что если человек увлекался виртуальным миром – значит, тот его и прикончил. Надо же как-то оправдать собственное бессилие перед необъяснимым.
Окончательно уверившись, что Наташка просто «разводила» меня, и вся её история про невероятно-таинственных-друзей – несуразная выдумка, я успокаиваюсь. Горячий чай и булочка с маком («в ней столько калорий, что проще съесть кусок сливочного масла») возвращают меня к реальности.
Остаток учебного дня Кэт извиняется, причем так вычурно и красочно, что ни капли не верю в её раскаяние. Это набор красивых реплик, очередная роль, и ничего более. За её словами нет искренности, и глядит она куда угодно, только не на меня.
«Не верь тем, кто много говорит и совсем не смотрит в твою сторону, – наставляла меня бабушка. – Легче врать, когда отводишь взгляд».
Бабушка научила меня многому. Её хрипловатый, будто простуженный голос прочно отпечатался
