старьё, не берегу. Зато всё своё ношу с собой. Не сори и не сорим будешь!
Исайчев потянул ноздрями воздух. От эксперта пахло дровами, печью и жареными сосисками:
– Майор, ты, небось сюда прямо с пикника прибыла?
– Нет, – сосредоточенно высматривая в пачке заныканную после утреннего кофе половинку сигареты, сообщила Долженко, – на происшествии, за городом отиралась, а что?
– Потерпевшие бараний шашлык жарили?
– Ты чего пристал, потерпевшие в реке утопли.
– Отчего пахнешь костром, будто на даче была?
Не найдя заначки, Галина Николаевна достала целую сигарету, закурила:
– Не хрена не была, уже года три. Бегаю, как гончая собака от трупа до трупа. Пятки горят. Пятками горелыми от меня пахнет! И не бараньими, а конскими…
– Это ещё почему? – не понял Исайчев.
– Потому что я больше конь, чем овца. Ты, Мишаня, голодный, что ли?
– Есть немного, – грустно отозвался Исайчев, – не успел позавтракать…
– Иди в гостиную там свёкор и муж. Муж сидит, икает…
– Икает?
– Он с тех пор как в ванной обнаружил свою супругу, так и икает. Записку ему прочесть позже дали. Сам не увидел. В прострации был. Прочёл и сразу в туалет. Целый час не выходил. Медвежья болезнь одолела. Я плетнёвских оперов под дверью поставила, чтобы слушали… не дай бог… Утонуть не утонул бы, а вздёрнуться мог… Там в гостиной ещё его отец. Мужик кремень, ходит, на всех покрикивает. Попроси его кофием тебя угостить. Может, сжалятся…
– Ты закончила здесь?
– Не совсем. Тебя ждала. – Долженко вынула из чемоданчика записку в целлофановом пакете и тростниковую дудочку. – Записку прочти. Дудочку на кровати самоубивицы нашли. Муж говорит, раньше её не видел.
– «Меня убил Лель. Прости Пётр», – прочёл через целлофановую плёнку Исайчев и, вернув пакет эксперту, взял из её рук другой, с дудочкой. Повертел разглядывая:
– Помнишь, Галя, детскую книгу «Путешествие Нильса на диких гусях»? В ней мальчик играл вот на такой тростниковой дудочке и завёл в пропасть целую стаю крыс.
– Нашего мальчика звали по-другому – Лель. Он из другой сказки, – Долженко вновь затушила привычным движением фильтр сигареты и, виновато поглядывая на Исайчева, вновь полезла в сумку за следующей. – Не накуриваюсь, когда нервничаю… чего только не делала, даже тряпку антиникотиновую на руку приклеивала – не помогает!
– Ну-ка брось! – рявкнул Михаил. – В ящик сыграть хочешь? Третью уже смолить собираешься. Сдохнешь так. Ты не на то место тряпку клеила, надо было на рот.
– Не шуми, Мишань! – на шаг отступив от Исайчева, попросила Долженко, – эта здесь последняя…
– Здесь?! – озлился Исайчев, – Так, ты сейчас уезжаешь! В своей норке опять смолить будешь? Когда сделаешь экспертизу?
Долженко
