минуту психологического замешательства Николай Иванович громко объявил, что ставит мне «пять» по зачёту. Мои же слова о том, что я уже итак сдал зачёт на «пять», просто потонули в изумлённых возгласах и его, и окружавших его студентов.
На следующий день очередную лекцию по минералогии он начал со слов: «Вчера один студент в моей учебной коллекции нашёл золото!..». Эта история стала легендой и на годы вошла в студенческий фольклор. По крайней мере, её вспоминали ещё спустя три года, когда, вернувшись из армии, я продолжил учёбу в техникуме. Правда, имя главного героя к тому времени давно затёрлось в бесчисленных пересказах.
Между тем, тема золота сопутствовала мне и во время прохождения армейской службы. Первые полгода я провёл в учебной части под Алма-Атой. Часть располагалась в селении Кара-Кемир, у самого подножия горного хребта под названием Заилийский Алатау. За селением один над другим громоздились покатые безлесные холмы, переходящие вдали в лесистые склоны и скалистые вершины, местами укрытые снегом даже в разгар жаркого лета. Душа моя, вслед за взором, летела туда: мечта полазить по настоящим горам была мечтой всей моей жизни. Но надежды на это не было никакой. Увольнений нам не давали, а будни солдата-курсанта были расписаны поминутно. Распорядок дня был настолько насыщен, а дисциплина была настолько строгой, что мы буквально не принадлежали себе – всё делалось строго по команде и бегом. Ни минуты покоя…
И всё-таки я умудрялся ловить редкие и короткие моменты бесконтрольности, чтобы подобрать в ручье, протекавшем по территории части, заинтересовавшую меня гальку. Порой удавалось найти любопытный камень во время занятий за территорией части. Самым «злачным» местом в этом отношении была долина реки Турген, протекавшей неподалёку. Но побывать на берегу этой реки удавалось лишь во время марш-бросков на стрельбище. Эти 10-километровые пробежки вдоль неё при полном снаряжении – с автоматами, в касках, с котелками, противогазами, подсумками – были для нас одним из самых тяжких испытаний. Бежали по 40-градусной жаре, в пыльном мареве, поднятом сотнями сапог, задыхались, изнемогали, натирали кровавые мозоли, порой до самого мяса, и молили Бога о том, чтобы быстрее добежать до проклятого стрельбища. И на фоне всего этого я стремился выполнить ещё одну задачу, которую ставил перед собой сам: на бегу я высматривал под ногами гальки необычного вида и, порой, успевал подхватить какую-нибудь из них. На меня смотрели как на чудака, но при этом испытывали уважение. Сержанты, шутя, даже ставили меня в пример нытикам: мол, смотрите, Коваль не только не ропщет, но ещё и набивает карманы булыжниками, видимо, чтобы ещё тяжелее было бежать.
Во время перекуров ко мне подходили любопытствующие, спрашивали, что, мол, за камни я собираю. Приходилось устраивать короткие лекции. Порой я говорил, что в этих горах, по всем признакам, должно быть золото.
