вспомнит о тебе не то,чем нынче время занято.
И маятник Фуко, как скутер.
Верхом.
Движение качели
лизнёт, как будто руку щен,
и нет тебя.
Ничей кащей
забудет твой аккаунт в ячейку.
Тихо и зря
А взять неадекватности мотив,
быть каждым с каждой встреченной собакой,
то вероятно вряд ли стоит плакать,
прости.
Но если тихо, то зачем?
Подставить по щеке, чтоб дать спасибо?
Пассивно, постепенно и – спастись, но
ты исчез.
Авророво
А траве всё равно, сквозь кого.
И как будто уже сквозь меня.
Существующее – полигон.
Навзничь.
Надо что-либо менять?
Бутафорское из окружа–
ющего как-нибудь и само
упадёт.
Циркулярно кружат
декорации из домов,
обитателей, звуков.
В мозгу
формируется мнение о
проходящести сук, формах скук
и о том, что и он – не его.
Раздосадованное вокруг,
режет грудь в парадигмах травой;
жизнь похожа на свинг или грув
а потом всё авророво.
Непрезентабельность
Завернувши в пакет полуразовый
несогласушки, похерки, оханьки,
утопить, повторив Стеньку Разина,–
плохо ли?
Поизбавиться бы от сопливости,
свойственной русской интеллигенции,
у которой в крови несчастливость
и инерция.
Только вряд ли.
Славянское искони
рассусоливанье «неприазненнаго»
вида и многорозово-склизкое,
грязное.
Единство
Детали кончились рецептом на очки,
молчало обобщение о целом,
пора в дожди, мочить его мочить,
затаканное, страшно полноценное.
Нельзяки глупо было в детстве собирать,
да кто бы спрашивал.
Прособирались.
Носок дыряво не по-магазински рад,
что в данной точке мира не Израиль.
Трамвай любил стоять, но надо было нет,
не Берлиоз скучал на Патриарших.
Не покупается назадовский билет,
не видится, что лавочка окрашена.
Единство цикало загадочно звездой,
которая слегка отколупалась,
отповышали нынче в области надой,
в деталях что-то всё таки упало.
Как-то так
И, поди, что-нибудь разгляди
в неуставшей чернеть южной ночи.
У смотрящего вид был бы дик,
но поскольку темно, то не очень.
Между стёкол сушился комар,
тётя Тая бельё постирала,
и, летая, нагрянул кошмар
к экстрасенсу во сне по порталу.
Как-то было всё.
Раненый факт.
Но
