Чаком Йегером. В этой группе пилотов легко было почувствовать себя лишним. Что я мог сказать в свою защиту – что участвовал в двух боевых походах в Тихий океан и теперь учусь в Монтерее? Я полагал, что шансов у меня очень немного.
Они засыпали нас еще одной тучей бумаг, которые теперь включали вопросы по космическим полетам и орбитальной механике. Я мало что знал по этим темам, но на каждый вопрос отвечал коротким сочинением. Если им хотелось понять, как кандидат работает в новой для себя ситуации, то они должны были оценить меня высоко, потому что на самом деле я многого не знал вообще.
Потом наступило время личных собеседований, и здесь я впервые встретился с настоящими астронавтами – теми, чьи имена были в газетных заголовках. За длинным столом вместе с парой гражданских лиц сидели Дик Слейтон, Уолли Ширра и Алан Шепард, и я почувствовал себя в самой гуще исторических событий. Эти парни были нашими героями космической эры. Меня грел тот факт, что я приглашен в их общество, но я чувствовал себя как заключенный перед комиссией по досрочному освобождению. Все они были вполне обходительны, за исключением Шепарда, который, казалось, смотрел своими холодными глазами строго сквозь меня. Чего они хотят? Важно ли, как я одет, как выгляжу, как говорю? Не было ли вот в этом вопросе подковырки? Все, что я скажу, им предстояло оценить, и я не знал, что им нужно. Бессмысленно преувеличивать свои заслуги – мой послужной список лежал перед ними. Лучшим вариантом было отвечать на все вопросы как можно более честно и надеяться, что этого достаточно. К примеру, кто-то спросил, как много раз я поднимался выше 15 км. Черт побери, для летчика штурмовой авиации вроде меня это было бы на полпути в космос! Поэтому я развернул вопрос на 180° и ответил: «Я летаю очень низко, но если нужно будет садиться на Луну, то рано или поздно придется снизиться». Помню, что их это развеселило. Опять же за исключением Шепарда, у которого, казалось, в венах текла ледяная вода.
Потом было несколько приемов с коктейлями, где мне выпал шанс встретиться с другими астронавтами и пожать руку знаменитому Джону Гленну, и я вернулся в Монтерей.
Вскоре они прислали еще одно письмо, в котором сообщалось, что я прошел очередной этап отбора. Теперь кандидатов осталось только 36, причем пара из тех, кого «возьмут обязательно», вылетела, а я все еще оставался в игре.
На авиабазе Брукс в Сан-Антонио нам провели исчерпывающее медицинское обследование, и NASA вычеркнуло из списка еще четыре имени. Среди них оказался Боб Шумахер, мой друг из Монтерея, у которого нашелся какой-то небольшой порок сердца. Это напрочь нечестное и нелогичное решение продемонстрировало, почему пилоты не доверяют врачам. Получается, он мог вести бой на реактивном самолете ВМС, но не подходил по здоровью для подготовки в качестве астронавта? С другой стороны, этот случай также показал, насколько тщательным был отбор. Оттого лишь, что несколькими годами раньше в колледже ты получил простую четверку, без
