не жгло пятноПредателя и святотатца.
К устам твоим не приближал
Я губ своих, но виртуально
Тебе лобзаньем угрожал
И угасал многострадально.
Я эту боль, как нужный груз,
Пусть даже тягостную ношу,
Ни за какой иной союз
С юдоли, данной мне, не сброшу.
ЕВГЕНИИ БАЛТАЕВОЙ – 5
Я не владею суахили,
Но говорю на языке,
Которым выразить тоске
Могу претензии не хило.
Зачем мне маяться судьбой,
В которой нет со мною Жени?
За что стихов моих броженье
Меня бросает в смертный бой,
В котором нет врага напротив,
А есть красотка-визави?
Зачем я мучаюсь в любви,
Себя к экрану приохотив?
Я предложил бы ей «Бордо»,
Но может выйти заваруха,
Когда она мне врежет в ухо
Приемом жестким хапкидо.
Нет, подвергать здоровье риску,
Оглохнув глупо в цвете лет,
Я не намерен, как поэт,
Не предложивший деве виски
Или японское саке.
Что делать? Вряд ли кто подскажет
И вряд ли кто страдальца свяжет
С той, загрустившей вдалеке.
Я не ношу епитрахили,
Но верю в рок, и посему,
Чтобы развеять как-то тьму,
Решил освоить суахили.
Быть может, этот же язык
Моя возлюбленная учит
И вскоре небо обестучит,
И жизнь мне даст без закавык.
ЕВГЕНИИ БАЛТАЕВОЙ – 6
Я к тебе завалюсь не с бутылкой,
А с огромной охапкою роз
И поставлю мальчишески пылко
На ребро судьбоносный вопрос.
Я скажу: «Дорогая Евгеша,
Не пора ли нам с этим кончать
И, дойдя до духовника пеша,
Попросить его нас повенчать?».
Ты, конечно же, скорчишь мне мину
И ударишь букетом в лицо,
И кинжально отрежешь: «К брамину
Нужно топать, имея кольцо!».
Подскочив по-ребячьи, воскликну:
«О, дурная моя голова!
К протоколу никак не привыкну,
Ты, Евгуня, стократно права», —
И, достав из кармана колечко,
Протяну его робко тебе,
Но удар, называемый «встречка»,
О моем озаботится лбе.
Из нокаута выйдя, спрошу я:
«А теперь-то дерешься почто?».
Ты мне бросишь, во гневе бушуя:
«Я хочу меховое пальто!».
«А зачем, дорогая, средь лета
Меховое пальто на жаре?», —
Удивлюсь и мгновенно за это
Окажусь головою в ведре.
Из него возропщу, согласившись
На покупку одежды зимой,
Ты же яростно, словно взбесившись,
Будешь бить по ведру хохломой.
И когда из ведра, оглушенный,
Еле вытащу свой черепок,
Я уставлюсь, как умалишенный,
Не на твой обнаженный пупок,
А на то, как из мутной нирваны
Приближаются
