Остановив непримиримым жестом очередной автомобиль, он минуту боролся с закрытой дверью, наконец, когда дверь поддалась, залез внутрь и бухнулся на заднее пассажирское сиденье, назвав протестующему водителю свой домашний адрес.
Ему снилось: он кружится в танце то с одной, то с другой девушкой, они удивительно похожи, у них длинные вьющиеся белокурые волосы и невероятные глаза, до того бездонные, что глядя в них можно увидеть млечный путь… Он кружится в танце и летит, летит к звездам… вдруг перед ним всплывает кошмар: лицо той, с которой он только что танцевал, сменяется на другое – жуткое, небритое, широкое, похожее на большую столовую тарелку, с маленьким носом и черными, густыми, торчащими в разные стороны усами. Чувствуется дыхание, вонючее, тошнотворное… Слышится голос, сиплый, мужской… И он просыпается в поту на заднем сиденье автомобиля – его трясет за плечи какой-то гнусный тип, тот самый, из кошмарного сна, требуя обещанный косарь за такси; он понимает, что, наконец, добрался домой.
Аффект сапожного молотка
Реутов проснулся от острой боли: его что-то кольнуло в живот, вскочив с кровати, он сунул руку в карман, нащупав нечто твердое, и вынул садовый секатор. Все его дальнейшие действия были неторопливы и осмысленны. Он провел рукой по небритой щеке, очумело смотря на садовые ножницы и примеряя их для бритья. Расходившись по комнате из стороны в сторону, качаясь при этом, как травинка на ветру, он нашарил в шкафу упаковку таблеток «Алкозельцер», бросил горсть в стакан, налил из-под крана холодной воды, и, недолго думая, вылил в глотку пенистую жидкость. Смотря в зеркало на опухшее лицо и мятый пиджак, он провел рукой по подбородку, на котором темная с седыми проблесками щетина была уже на полпути к бороде, и с чувством глубокого сожаления и ощущения личной потери, направился в душ.
Обстановка в кабинете старшего следователя по особо важным делам Степанова со времени последнего визита Реутова нисколько не изменилась; разве что поменялись некоторые элементы интерьера: около низкой деревянной табуретки лежала кувалда, тщательно обмотанная клейкой лентой, чуть дальше – значительных размеров гвоздодер, на подоконнике покоился человеческий череп, с приклеенной к нему биркой владельца. Следует заметить, что череп в кабинете Степанова приходился к самому месту, став на фоне всего вышеперечисленного центром некоего аллегорического натюрморта в стиле vanitas, напоминая собой быстроту жизни, бесполезность удовольствий и неизбежность смерти.
– Добрый день, – Реутов перевел взгляд с черепа на старшего следователя.
– Здравствуйте. Присаживайтесь, пожалуйста, – важняк привстал и протянул руку в знак приветствия.
– Ларина должна быть с минуту на минуту, – словно читая его мысли, уточнил он.
Важняк демонстративно отодвинул лежащие перед ним на столе бумаги:
– Любопытно, что вы такое намерены мне рассказать, о чем я еще не знаю, – он уперся в процессуального противника пытливым, но в то же время самоуверенным взглядом.
– Всему свое время, – холодно
