удаления из мира живых, они присутствуют в тебе и продолжают бередить воспоминания. Конечно, на первом месте для меня стоит образ моего первого московского дома – вставки у Большого театра, в котором я провёл почти шесть своих первых лет жизни. Туча самых разных, но бесконечно тёплых и волнительных образов… Оставим этого исчезнувшего "мертвеца" для другого сочинения…
Иногда среди моря массовой застройки можно наткнуться на интересный феномен, возникновение которого объяснить можно, но совершенно нельзя подобрать слова, объясняющие его долголетие. Образчик такого непостижимого существования в мире современного чистогана, когда, по идее считается каждая копейка, мозолил глаза всему району без малого сорок лет и только совсем недавно приобрёл внешний вид, задуманный теми далёкими советскими проектировщиками.
Ко времени нашего переезда в том памятном олимпийском году (кто не помнит – в Москве была Олимпиада) этот удивительный будущий памятник отечественному долгострою уже стоял. Совсем немного ему оставалось, чтобы сформировать до конца свой контур, хотя бы внешние стены доделать. Но судьба распорядилась иначе. Очень быстро с объекта убрались последние рабочие (наши, отечественные) и вывелась техника. Казалось, ну, ещё недельку напрягитесь и уберите эти безобразные пустоты и свисающие концы провод и труб. Заделайте, пусть, и фанерой зияющие прорехи в стенах… Нет, не захотели причесать мрачного урода, так и оставили на растерзание ветрам и дождям… И потекли десятилетия… Отвратительная махина занимала угловое, "козырное", положение на лице, без того не шедеврального в плане архитектуры, района и просматривалась со всех сторон. Даже общая безликость пространства молила о пощаде.
Словно, Эйфелева башня для Парижа, эти руины просматривались на весь наш район, практически вошли в анналы местного фольклора, если можно так сказать… Постепенно все жители привыкли к подобной аномалии и воспринимали её, как некую аутентичную достопримечательность, без которой мы совсем осиротели.
Такой, вот, навязанный сверху перевёртыш массового сознания. Чья-то ошибка и откровенный ляп превратились в местный памятник непонятного подчинения и сомнительной значимости. Самое примечательное, и место, и планировка – всё, что могло заинтересовать арендаторов, имелось в наличие. Но какое-то проклятие мешало этому остову преобразиться. Обстоятельства непреодолимой силы мешали дому – неудачнику доделать свои мелочи и запуститься в эксплуатацию.
На полном серьёзе, он начал разваливаться, просто, рассыпаться на глазах. Все уже не столько отчаялись дождаться прорыва в этом деле, сколько, напротив, утомлённая общественность считала дни, когда состоится неизбежный и долгожданный снос. Не дождались… Где-то в непонятных кабинетах закончились невидимые нам игры, и было принято судьбоносное решение. Три месяца потребовалось, чтобы заброшенная махина обрела законченный вид и моментально заселилась. Ждали сорок лет…
Один мой, не такой уж,
