выдохнул в небесный мороз маленькую мечту. Дай Бог доброй смерти каждому! – прошептал Крат и осёкся, опять нарушив ментальную установку.
Издали повеяло поддельным маслом и жареной томат-пастой. "Кому гадость, а кому радость", – сказал Дол, чей желудок по-лошадиному заржал.
– Ребята, эй, актёры, вы же Крат и Дол, да? В "Глобусе" какой сёдня спектарь? – крикнула с балкона бабка, отняв от уха мобильный телефон.
– Горький, "Твою мать", – зычно ответил Дол и забормотал. – Ишь, мымра, хочет перед кем-то похвастаться, дескать, накоротке с актёрами. Видал, какой у неё мобильник навороченный!
– Ничего, хорошая женщина, – смиренно и твёрдо произнёс Крат, – добрая, хорошая женщина.
– Нет, ты в последнее время положительно изменился, – Дол глянул на товарища с недоверием.
– Хорошо, коли положительно.
Стеклянная дверь столовой, чтобы не закрывалась, была подклинена пластмассовой бутылкой. Крат хотел было заострить на ней внимание, потому что вещи могут поведать о нашей судьбе яснее линий на ладонях, но вспомнил про пси-установку и облегчённо вдохнул кулинарные ароматы ("кул" у тюрков "раб").
Внутри зала горбато кушали три одиноких, разрозненных человека, они почти растворялись в огромной кубатуре, некогда рассчитанной на заводской коллектив. Сто столов, расставленных в пять рядов, подчёркивали объём зала. Длинная стойка с погнутыми полозьями для подносов сквозила пустотой. По ту сторону стойки виднелась кухня – великанская плита, разделочные столы, теперь тоже пустые. Женщина в белом халате, в парфянском колпаке посмотрела на друзей промеж безблюдных полок.
– Чем будем питаться? – спросил Дол тихо, как в морге.
Он угрюмо оценивал три маленьких блюдца с тёртой свёклой под каплей майонеза.
– Это всё, что у вас есть? – спросил трагически.
– Всё не выставляю: заветрится. Читайте меню, если грамотные.
– Ладно, почитаем, – у Дола отлегло от сердца. – Глянь, тут упомянуты котлеты! – он толкнул товарища локтем.
– Дол, ты читал Канта? – спросил неожиданно Крат.
– Нет, а что?
– Кант придумал такое блюдо – котлеты по-кантовски: берёшь фарш в себе, масло в себе и жаришь себе.
– Это кто – повар?
– Философ. По-тюркски "кант" означает сахар. А на английском – это женская дырочка, – голосом учителя пояснил Крат.
– Что же получается? – выпучил глаза Дол.
– Получается пончик в сахарной пудре, – невозмутимо ответил Крат, ревниво глядя в меню.
– Но если говорят "не кантовать", то имеют в виду английское слово "кант", так ведь? Ибо ни сахар, ни твой философ сюда не подходят.
– Но ведь не на женщинах пишут "не кантовать", а на ящиках, – возразил Крат.
– Так вы делаете заказ?! – обозлилась женщина в колпаке.
Крат
