что я просила ее верить мне, ничего никому самой не говорить, я потом ей скажу, что будем делать.
Да, я грела дочери молоко, искала для нее таблетки и капли, которые не повредили бы здоровью: я почти не пичкала ее лекарствами.
А муж все лежал там, брошенный.
Нет, он не мог быть живым. Мне достаточно было взгляда. Он был именно брошенным, второстепенным.
Если бы не то, что произошло дальше, я бы сумела сейчас горько пожалеть его. Я бы сумела его оплакать.
Когда Таня уснула в моих руках – о, счастье, – ее не покинул еще детский доверчивый сон рядом с мамой, – я вернулась туда.
К своему уничтоженному покою и беспокойству. Убедилась, что пульса нет. Что живое тепло почти покинуло тело Толи. Опустила его веки. Коснулась губами его красивых губ. Простилась. И начала уничтожать улики.
Да, я допускала тогда, что его убила Таня и что это сделала не она. Что она просто его увидела уже убитым.
В любом случае мы будем именно это утверждать.
Но как доказывать столь невероятную версию?
Ключа от квартиры, кроме нас троих, ни у кого не было. Замок не сломан, никаких очевидных следов чужого присутствия.
Я посмотрела в ящиках письменных столов – своего и мужа, – где лежали обычно деньги и документы. Все на месте. Главное даже – не как это доказывать, но кто этому поверит и кому понадобится отвлекаться от того, что абсолютно очевидно.
Я аккуратно, но тщательно протерла рукоятку ножа, не вынимая, конечно. Протерла следы Таниных ладоней на полу. Сложила в большой пластиковый мешок одежду Тани, завернула в полотенце и положила туда же ее ноутбук.
Кто знает, что она там писала, чем и с кем делилась. Сейчас это все точно захотят изучить.
Я сама не знаю, что моя дочка могла писать. Никогда не заглядывала. Потом посмотрю. Туда же отправился ноутбук мужа. Как-нибудь объясню его отсутствие.
Затем второе, очень важное дело.
В нашей спальне Анатолий держал маленький сейф: снял как-то со счета все сбережения, сказал, что лучше положиться на милость грабителей, чем точно знать, что тебя ограбит государство.
Код я знала, посмотрела, вроде все на месте, я не в курсе, сколько должно быть. Перевязала его полотняными ремнями для переноски тяжестей и вытащила на площадку. Туда же мешок с вещами и ноутами.
Убедилась, что Таня крепко спит, закрыла входную дверь и потащила все это к подъезду. Время было очень позднее, в доме тишина.
Я по стенке подошла к камере видеонаблюдения в подъезде, направленной на лифты, без вещей и разбила ее молотком, повредила кабель. Подогнала машину к подъезду, все погрузила. И понеслась к единственному месту, о котором тогда почти никто не знал.
Это крошечный домик моей дальней тетки, которая умерла совсем недавно, оставив завещание на меня.
Я еще не сдала документы на оформление. Это глухой, медвежий угол Подмосковья, он ничего не стоит, есть там одна ценность. Старый высохший колодец
