в пропасть, – когда прыжок неизбежен. Она жмурится изо всех сил, приготовляя себя к удару о воду, затем сразу к погружению – бесконечному, бесконечному…
Такое она переживала во сне – никак не достигала дна; летела, летела, и так же было жутко, но и любопытно: что потом?.. И океан или море становились то жемчужной раковиной, то цветком лотоса, вбирая Лени; то Лени оказывалась верхом и едва могла удержаться, когда вода оборачивалась панцирем гигантской черепахи; или река, темнея и сужаясь, приобретала образ угря, чёрного, извивающегося, скользкого, унося Лени в глубину другой воды со страшной скоростью; потом Лени снова падала в воду, и вода снова заверчивалась раковиной… И тошнота подступала от этого неостановимого верчения… И нельзя было сказать, что сильнее владело ею – смертельный страх или страшное наслаждение. Она думала, пребывать ей в этом состоянии вечно.
Она ловит руку Леона – и прижимается к ней лицом, целует её, плачет. ЛеонЛеонЛеонЛеонЛеонЛеонЛеон. Напевает как в детстве. В тебе моя жизнь, Леон. Ты не причинишь мне боли, ты не обидишь меня, ты не оставишь меня… Шепчет неслышно, заговаривая свой страх. Боится повернуться к нему и разрыдаться. Находит в себе силы – и поворачивается. Даже в темноте видно, что лицо Леона прекрасно. Больше лица она любит голос Леона… Его голос спасает от страха, от тревоги, от всего, от всего… Она опускается на подушку, его рука падает рядом, она прислоняется к ней краешком щеки – не шевелится до самого утра. Ночь напролёт она слышит его голос, и у этого голоса нет тела.
Утром Леон будит её. Не говорит – рычит, как разъярённый лев. Что она делала в его постели? Какой глупый вопрос. В постели спят. А кто-то вчера был пьян…
Леон сыплет проклятьями, перемежая их репликами о приличии, воспитанности и благоразумии; Лени вкрадчиво: береги голос, Леон, иначе не сможешь больше читать сонеты. Кстати, твой Гамлет – дурак. Больше уже она ничего не стала говорить – сама разозлилась на брата.
И вот она лежит и отчётливо осязает его руку у себя под щекой. И так хочется, до слёз, до ощущения совершенного сиротства, услышать его голос, его сонеты… Она всматривается в тот день, когда он читает пятилетней Лени сонет о коварном времени, оставляющем навечно лишь эфемерные воспоминания о былом. Она бы хотела ответить протестом, но ненавидит английский язык.
Глава 2. Мифы Небельфельда
Мой глаз гравёром стал и образ твой
Запечатлел в моей груди правдиво.
С тех пор служу я рамою живой…
Как только Лени открывает глаза, взгляд её падает на желтоватый от времени потолок. Произносит про себя твёрдо: на занятия сегодня не пойду – буду помогать маме с приготовлениями.
Пять лет назад Пасха приходилась почти на то же число – в один день разница.
Лени лежит в постели, потягиваясь, вглядываясь в потолок, словно в экран,
