обитания, которая хотя и не тотально герметична и стерильна, но сильно зачищена и обеззаражена – само это слово выдаёт наше неприятие и дистанцированность.
Понятно, что ничего подобного у охотников-собирателей не было и в помине. Они не мыли руки – по крайней мере, так, как это делаем мы, а, кроме того, не напирали на принятие душа или ванной – не изолировали себя от света – хотя и могли – не считали себя, в конце концов, чем-то отдельным от прочей природы. Наоборот, они были её частью, ровно такой же, как и какие-то ещё. Более того, самого этого разделения не было как такового.
Вне зависимости от того, где конкретно они обитали, наши предки были не склонны считать себя чем-то или кем-то, что бы или кто бы хотя бы как-то контрастировало со своим окружением. Вписанность была чуть ли не полной, без изъятий, потому что в противном случае им бы пришлось несладко, а то и вовсе худо. Даже если изначально это и была незнакомая для них территория, со временем она становилась своей и родной, хорошо изученной и близкой.
Собственно, это нисколько не удивительно. Наоборот, было бы крайне подозрительно, если всё обстояло иначе. С нашим появлением на этой планете никакой революции не свершилось – а если она была, то произвели её наши генеалогические предшественники, а не мы сами – и мы стали одним из многих видов, которые пытаются выжить на повседневной основе, используя тот репертуар средств и инструментов, которыми его снабдила эволюция. Выход за эти рамки означал, по сути, смерть. Но что он в себя включал в сфере воззрений и ценностей?
Очевидно, что в нём не было того высокомерия, которое теперь чуть ли не универсально и всепроникающе. Человек в прошлом глядел на себя как на составляющую того, что его или её окружало, и никаких пограничных линий между этими сущностями не выстраивал. Куда более вероятно то, что наши праотцы рассматривали себя в качестве таких же животных – реже растений, земноводных и насекомых, но не птиц, грибы или бактерии малоправдоподобны – что и все остальные, что, между прочим, подтверждается современными охотниками-собирателями, а также старыми легендами и мифами о том, что представляет собой Земля и мы на ней.
В этой связи вряд ли в прошлом мы глядели на других как не нечто второсортное и заслуживающего любого с собой обращения. Куда больше похоже на правду то, что мы считали себя ровно такими же – или почти – а это не предполагало какого-то осознанного геноцида, который, тем не менее, не был исключён в принципе – по преимуществу по неведению, мы и сегодня этим грешим. Напротив, природа представляла собой наш единственный дом, а это говорило о том, что о ней надо заботиться и беречь её, но не уничтожать.
Как видно, человек сам по себе не настроен предубеждённо и враждебно по отношению к своим соседям по планете – и к ней самой тоже, это критично в свете второй главы. Это, как уже отмечалось, не гарантирует деструктивных действий с его или её стороны, но это, по меньшей мере, свидетельствует в пользу
