Ну, бабы! И страх сгинул, как наваждение! Коробейников протянул Таньке три десятки баксов. Звучно хлопнул Таньку по заднице.
– Неси шампанского, хозяйка!
Сказал эту затасканную глупость и почувствовал себя хозяином кабинета, где сейчас начнется на радостях такая попойка, что Никодимов вздрогнет.
Приплелся Стебельков. Весь скрюченный. Почерневший.
– Язва, сука, проснулась. – Сказал Стебельков. – Ты это, поезжай к Таньке без меня. Я обо всем договорился, за все уплачено. Денег не давай. Особенно баксов не показывай. Танька телка центровая, но на зелень слаба… Напоят тебя со старухой самогонкой на карбиде и приставят ноги твоим баксам.
– Товарищ прапорщик, вам же плохо. А, может, я отвезу вас в санчасть? Найду частника. Бабки у меня есть.
– Не рыпайся, хлопец. Хватит базарить: товарищ, товарищ. Вор вору – не товарищ, а подельник. Какой х-й я тебе товарищ? Не усек еще? Подельники мы, хлопец! Все мы, бля, подельники. Зови меня Толян. Кликуха у меня Стеба или Стебанутый.
– Вас в санчасть надо с язвой-то?
– Заколебал, Санек! Кончай базар! Что говорю, то и делай. Таньку нельзя лажать, она мне нужна! Обслужишь по первому разряду! Прикольная телка! Вот увидишь. Очень пробивной бабец! У меня все схвачено, за все заплачено. Лизка меня отвезет в конюшню. А ты, хлопец, будь на вокзале в шесть утра. Торгошин привезет на вокзал зам. нач. штаба. Обратно тебя захватит. Классно оттянешься, хлопец.
– Анатолий Кондратьевич, зачем гусей дразнить. А если кто настучит особнякам, что я не ночевал в казарме.
– Не твово ума это дело. Усек? Все пучком, хлопец. Ты, главное, приготовь завтра штуку зеленых. Вечером я сам лично передам капитану. Говорю же, отмазали тебя. Гуляй, Вася!
Самогонку, что налила ему Танька, прежде чем лечь под него, Коробейников выплеснул под кровать. Толстуха действительно трахалась классно. Она проделала все известные приемчики возбуждения мужчины.
Хотя перегородки спаленки были дощатыми, как все в частном домике ее матери, Александр освоился в постели Таньки быстро. Никогда еще он не переживал наслаждения такой глубины. Как же удивительно сказывались резкие перепады настроения от страха перед тюрягой до хлесткой радости нового обретения Свободы. Свободный, он совершенно не чувствовал опустошения. Все что замерзло в нем за последние дни под угрозой разоблачения, постепенно оттаяло. Он готов был провести в широкой мягкой постели Таньки хоть целую неделю безвылазно.
А еще Танька была чудной слушательницей. Она так правдоподобно сопереживала, оформляя исповедь обалдевшего мужика тягучими вздохами и охами. Сонная, она Так ласково поглаживала пухлявой ручонкой самые чувствительные эрогенные зоны самца, начиная с макушки и кончая щиколотками. У ласки ее было нечто материнское. Танька сама балдела от своей нежности, да она просто торчала от своих завораживающих прикосновений. И Коробейников к рассвету разговорился.
Поведал Александр мурлыкающей сонной бляди и о своей
