герое, младшем брате, проходящем инициатическую практику ночью и встречающем волшебного покровителя. В мифе североамериканских индейцев об отверженном герое сверхъестественные существа забирают его в подземный мир262. Нечто подобное, как мы увидим, происходит и с Фингеном, отверженным обществом, народом, но никак не волшебными силами.
Финген оставил обитаемый мир с его социальным порядком и нашел убежище на незаселенной периферии. Нам стоит напомнить, что уникальное и одинокое положение протагониста подчеркивается еще в начале сюжета и более явно высказано в старине мест: Финген и Ротниав «оставляли своих людей» перед встречей на Друйм Фингин. Фингеново бдение в удаленной и дикой местности, его постоянное исполнение этой священной повинности, схожей с повинностью знаменитого царя леса Неми (бывшего к тому же жрецом лунной богини Дианы)263, творит из Фингена истинного короля, короля священного пространства, противника земного короля Конна. Таким образом, с самого начала нашей истории герой, разлученный со своим народом, своим туатом, своим социальным окружением, пускается в странствие к периферии, которое заканчивается «блужданием» по Ирландии и, наконец, преследованием. Без сомнения, мы не можем рассматривать Фингена (в отличие от Сувне) как «изгнанника Божия» (не стоит забывать, что события «Ночного бдения Фингена», в отличие от истории Сувне, происходят в дохристианскую эпоху). Определенный тип средневековых ирландских преданий был посвящен чужакам, оригиналам, изгоям, эти предания имеют очевидное сходство с ирландской «отшельнической поэзией» того же времени264. Но наш герой герой бежит в пустоши совсем по иным причинам, нежели отшельники западной христианской традиции: «отчаяние» Фингена водворило его в пустыню, а для западного, континентального или островного, отшельника, отправившегося в пустыню из-за своей духовной жажды, именно «отчаяние» (acedia) представляло собой наибольшую опасность. То есть история бегства Фингена, не обладающая какими-либо моральными или религиозными коннотациями, интересна скорее своим социальным и мифологическим контекстом.
После краткого изложения истории бегства Фингена повествование обращается ко времени правления Конна. Конн стоит на холме Ушнеха в центре Ирландии со своим друидом Кораном265. Затем между ними происходит такой разговор266:
“In fil i n-Érinn,” ar Conn, “nech nád gíallann damsa? ”
“Ní fil acht óenfher,” ol in druí.
“Cía side?” ar Conn.
“Ní ansa; Fíngen mac Luchta,” ol in druí; “óro génairsi ┐ óro gabais flaith, atá oc imgabáil do gremma-sa ┐ do rechta.”
“Cía baile i tá?” ar Conn.
“Atá i ndíthrubaib Slébe Mis ┐ Irlúachra,” ar in druí.
“Ní fáicgébsa in foichne foghla sin i n-Érinn cen recht ríg fair,” ol Conn.
“Ní réid duit cétus,” ar in druí.
“Cid ón?” ar Conn.
“Ní hansa,” ar in draí; “Atá ben tsídhe oca thinchosc,” ar in druí.
“Atá dono”, ar Cond; “fír mBoidb nDeirg for sídhchuiribh Muman frimsa,” or Conn, “coná bíadh airbert am flaith úadhaibh.”
“Cía fil red láimh?” or in druí.
“Atá frim láim Fer Fí mac Eóghabail,” or Conn, “.i. mac ingine Crimthainn Nía[d] Náir ┐ a Síth
Strabo V, 3,12;
Имя друида упомянуто только в «Книге из Лисмора» и, очевидно, представляет собой позднейшую глоссу.
Airne Fíngein… P. 23—24. Мое чтение основано на версии из рукописи D IV 2 (D) (fol. 46b2), отличающейся от изданной Вандриесом. Другие рукописи, содержащие Airne Fíngein: Книга из Фермоя (А) (fol. 26a1), Liber Flavus Fergusiorum (B) (fol. 28r1), Книга из Лисмора (L) (fol. 139b1). В A и В текст повести обрывается после слов recht ríg fair (возможно, писец А копировал текст из более ранней поврежденной рукописи). Я предлагаю свой перевод фрагмента.
