и хлопал глазами. «Господи, спасибо тебе за Сашу, за Диму и за Юлю. Сделай так, чтобы я оставила прошлое в прошлом и жила настоящим», – искренне помолилась Олеся.
Но прошлое не хотело быть прошлым, оно рвалось наружу старыми дневниками, много раз перечитанными, местами с расплывшимися от слез чернилами; тетрадями, где его рукой были поставлены пятерки; школьными фотографиями, как будничными, внезапными, так и чинными, торжественными, сделанными в актовом зале. Были электронные письма, датированные уже этим веком, фотографии с вечера встречи выпускников, но главное – на том же месте стояла школа, та самая, которая помнила Олесю юной девушкой, и куда через несколько дней в первый класс пойдет ее дочка.
Олеся
Конечно, я знала, что он все видит. И вся школа видит и знает, что я до одури влюблена в своего учителя химии. История стара как мир и как этот заезженный оборот речи. Только история историей, а бредила я совершенно реально. Это помогло мне знать на «отлично» его предмет, который, надо сказать, до этого я жутко ненавидела, потому что не понимала.
Я училась в обычной дворовой школе в начале девяностых, где иметь хорошие оценки было стыдно, где прямо на уроке тебе могли поджечь волосы зажигалкой или треснуть по голове; где во дворе школы под ноги бросали самодельные взрывалки и дико ржали над твоим страхом. Из учителей я могу с благодарностью вспомнить только двоих – учителя русского языка и литературы в шестом классе и учителя географии – в седьмом. Остальным до нас не было никакого дела, они старались выжить и прокормить свои семьи, когда страна переживала те самые «лихие девяностые». Бывало, учителя приходили на урок подшофе, а бывало, и совсем не приходили. Бесконечные замены со словами «вы здесь тихо посидите, займитесь своим делом», не способствовали повышению успеваемости класса. Хорошие учителя у нас дольше года не задерживались.
Училась я на «четыре» и «пять», однако знаниями эти оценки подкреплялись слабо. Старалась, как могла. Вгрызалась в учебник с желтыми засаленными, изрисованными страницами, пыталась вникнуть в правила и формулы. С русским и математикой было еще ничего, а вот химия и физика никак не давались. Физик, в прошлом моряк-подводник, перед уроком читал нужный параграф и пересказывал его нам. У химика на тот момент был роман с географичкой, и все, что мы с ним выучили, сводилось к названию элементов из таблицы Менделеева. Что железо, это феррум, а медь – купрум. Тогда я как-то даже и не задумывалась, что на самом деле может быть иначе. Казалось, что везде так. Выживай как можешь в силу своих способностей и кошелька родителей.
В конце девятого класса подруга решила переходить в другую школу (которая только-только получила статус гимназии) и позвала меня с собой. Так я оказалась в химико-биологическом, 10 «Б» классе, где классным руководителем был молодой, 33-летний учитель химии – Павел Иванович Козаренко, который за короткий промежуток времени стал предметом моих мечтаний, желаний, мыслей, дум, слез, забот, печали, радости и блаженства одновременно.
