человеком в первую очередь «русским».
«Понятие “народ” в России всегда (по крайней мере издавна) имело сакральный, точнее, мистифицированный характер. И русская литература сыграла в этом, как известно, громадную, с очевидностью – определяющую роль. Ни в одной из литератур мира благородная гуманистическая идея сочувствия низшим, беднейшим слоям общества, занимающимся тяжелым физическим трудом (народу), не доводилась до такой степени экзальтации и абсурда, и нигде эта категория населения (крестьянство, а затем пролетариат) не награждалась высшими человеческими добродетелями, не превращалась в миф и в фетиш, как это случилось в России к началу XX века. Свое законченное воплощение идея народолюбия получила у крупнейших писателей, “властителей дум”, оказывавших, в силу известной российской специфики, беспримерное влияние на массовое сознание, – у Ф. Достоевского (“русский народ-богоносец”, “серые зипуны”, знающие “настоящую правду”), у Л. Толстого (предпочтение крестьянского мальчика Федьки – Гете, легшее в основу “опрощенческой” идеологии толстовства), у не уступавшего им по популярности Н. Некрасова (“Назови мне такую обитель… где бы русский мужик не стонал?”), у менее популярного, но более значимого для интеллигенции Ф. Тютчева (“Эти бедные селенья”, “Умом Россию не понять”)…
<…>
Бунин был, пожалуй, единственным русским писателем начала XX века, настроенным резко и последовательно “антинароднически”. В повести “Деревня” и других произведениях 1910-х годов его занимала, по собственным словам, “душа русского человека в глубоком смысле, изображение черт психики славянина”.
<…>
Свободный и зоркий художник, “барин”, лишенный комплекса “вины” перед народом, <он, как никто другой из русских писателей серебряного века – М. У.> предупреждал об опасности, исходящей из “святая святых”, из крепости, которая казалась неприступной, – из глубин “смиренного” и “христолюбивого” народа, нареченного Достоевским “богоносцем”. <Его> “Деревню” можно назвать также одной из вершин русской национальной самокритики – после Чаадаева и Щедрина не было в отечественной литературе столь беспощадного обличения свойств народного характера»118.
Последнее утверждение звучит слишком категорично. Не только Бунин, но, в первую очередь, Горький, а с ним вместе и все критические реалисты из литературно-издательского содружества «Знание» обвинялись, в частности Бурениным119, в «опачкивании народа». Обвинение это несправедливо. Бунин, например, в своей прозе народ отнюдь не марает, не изгиляется над ним, а лишь «заостряя отрицательные стороны народной психологии, <…> как бы говорит: “Таков наш народ. Не идеализируйте его, не заигрывайте с ним, не будите в нем то страшное, на что он способен!”»120.
Вместе с тем, будучи твердо убежден, что «только один Господь ведает меру неизречённой красоты русской души», Бунин горой стоял «за русских»
