Мадонны. И я, человек бесхитростный и прямодушный, решил у тебя самого спросить, что это за улитки?».
Микеланджело опустил кружку с вином, медленно, по-крестьянски, тыльной стороной руки вытер губы и, обратившись к мужчине, сидевшему по правую руку, просто сказал: «Доменико, покажи любезному Бенвенуто нашу полировку». Доменико Чебрини, каменотёс из Перуджи, не переставая жевать хлеб с сыром, встал из-за стола и кивком головы пригласил гостя следовать за ним. Остальные молча продолжали трапезу.
Внутри, в пыльных лучах бьющего через отверстие в потолке света Челлини разглядел три скульптуры, из которых одна производила впечатление совсем законченной. И первые две, ещё слегка намеченные, и последняя были невероятно хороши. Великий мастер пристрастно и восхищённо оценивал работу гения. Он несколько раз обошёл скульптуру, отмечая малейшие детали и держа в голове её всю. «Отличная работа, – почти неслышно бормотал сам себе Челлини. – А вот мрамор мог быть и получше, в Каррарах уже лет шесть новый карьер даёт лучший материал, могли там заказать». Среди инструментов, молотков и киянок, бронзовых циркулей, отвесов, дубовых клиньев, ящиков с воском и глиной, деревянных блоков и абразивных кож стояли чаны с давленым виноградом, кислый запах которого перемешивался с запахом сухого дерева, промасленных канатов и особым сухим вкусом дробленого мрамора. Зачерпнув из чана виноградную брагу, Доменико выплеснул её на одну из скульптур. Затем он куда-то скрылся, чтобы через минуту вернуться с большой ивовой корзиной. В корзине спокойно лежала гигантская улитка размером с малый мельничный жернов. Доменико бережно достал улитку, поднёс её к статуе, приложил к мрамору и замер. Огромный слизень, ушедший с головой в раковину, осторожно высунул сначала два рожка с шариками на концах, пошевелил ими, исследуя пространство, медленно вытянул голову с блестящими глазками, развернул хвост, плотно прижался к камню, повторив телом его малейшие изгибы, и неожиданно быстро пополз по скульптуре. Много повидал в своей бурной жизни Бенвенуто Челлини, не было случая, чтобы он растерялся перед обстоятельством или не нашёлся с ответом, но тут он стоял, открыв рот, как подросток, заставший мать без одежды, и только сердце его глухо стучало, ударяя, как пестик в ступку с зерном. «Без винограда ни за что ползать не будут, всё время надо подливать, – как эхо, вошёл в него голос Доменико. – Работа, конечно, долгая, но мрамор становится, как попка младенца, тёплым и нежным». Сколько времени смотрел Челлини на чудную работу улитки, он сам не знал. Он бы стоял и дальше, но крепкая рука легла на его плечо: «Любезный Бенвенуто, надеюсь, ты простишь меня, но солнце уже ушло за Капитолий, а нам нужно ещё поработать. – Микеланджело с веселым блеском в глазах смотрел на него. – Тебе, мой друг, улитки не нужны. Ты мастер тонкого искусства, а нам, грубым каменотесам, без природы не обойтись». И он мягко, но недвусмысленно чуть подтолкнул Челлини к выходу.
VII
Пункт приёма посуды. Ленинград
