тут своих больных хватает! – предложил Мастаков.
– С одной стороны, вроде бы всё правильно – сбежать. Но, с другой стороны, куда ж я без документов смогу дойти? Только до первых патрулей, тем более что до сих пор ещё хромаю и без костылей и сопровождающего вряд ли одолею дорогу… – с горечью выдавил из себя Владимир Денисович.
– Да, мы люди военные и надо подчиняться приказам, – завершил их монолог Николай.
Они улеглись и долго молчали. Первым нарушил тишину Владимир Денисович.
– Ты сам-то родом откуда будешь, Николай? – спросил он.
– Я – коренной москвич! – с гордостью заявил Мастаков. – Мои родители погибли от теракта, когда возвращались осенью семнадцатого с юга. Они там отдыхали в Ялте. Под Харьковом их обстреляли, а вагон, в котором они находились, как раз-то и взорвали. Говорили, что много крови было…
– А жили вы где? – продолжал интересоваться Воротынский.
– Жили мы рядом на Бульварном кольце недалеко от Зарядья в небольшом переулочке. Но нас сразу же выселили, как только родители погибли. Я не знаю, за что? Видимо, квартира была не наша, а съёмная…
– А учился ты где, Коля? И кто из родных остался в живых? – задавал вопрос за вопросом Владимир Денисович.
– Учился я сперва в гимназии, так как отец работал в технологическом институте и хотел, чтобы я пошёл по его стопам. Но, когда его не стало, вынужден был пойти в реальное училище для получения в дальнейшем технического образования. Так хотел отец! – с дрожью в голосе отвечал Николай.
– А родственники остались в Москве? – не сдавался Воротынский.
– Да, три сестры. Ариадна – старшая, она нас, собственно говоря, и подняла. Как только родители погибли, она сразу же пошла работать, чтобы нас учить. Так и не закончила биофак. А мечтала стать биологом. Она старше меня на восемь лет. А Дарья и Светланка – близняшки, они младше меня на семь лет. Им сейчас по семнадцать лет, должны были закончить школу. Но я от них давно не получал никаких весточек. Меня как забрали в армию в двадцатом, так ни разу в Москве не был. Вначале переписывались регулярно, а потом всё реже и реже. А уж когда заболел – ни разу не писал им. Не знаю, как они там живут, что делают и какие у них планы! – закончил отчёт о своих родных Мастаков.
– Надо обязательно им написать! Объявиться, что жив, пусть и не совсем здоров, – назидательно посоветовал Владимир Денисович.
– Да, надо написать, но я не знаю, долго ли я буду здесь лечиться и вылечат ли меня вообще! – с пафосом вымолвил Николай, – ведь у них, так же как и в нашем лазарете в Бахардене, хинин отсутствует, поэтому перспективы мои не слишком-то интересные. Вот в чём дело!
– Но ты же боец! И командир! И не имеешь права раскисать! – строго, как приказ, произнёс начштаба.
– Да, я-то понимаю, но ведь реальность-то выше нас! И хинина нет и не предвидится, это-то точно! – запальчиво выдохнул Николай.
Такие беседы с разным подходом и разным уклоном продолжались у них несколько дней. Воротынский,
