ты-то у нас в воскресенье родилась.
– Да. В воскресенье, – Марина осторожно несла свою тарелку.
– Вот, вот…
Его ложка принялась равномерно перемешивать сметану с борщом.
Марина села, перекрестилась, отломила хлеба и с жадностью набросилась на борщ.
– Сметаны положи, котенок, – тихо проговорил Валентин и надолго склонился над тарелкой.
Борщ съели молча.
Валентин лениво отодвинул пустую тарелку.
Его квадратное лицо сильно порозовело, словно под холеную кожу вошла часть борща:
– А больше и нет ничего… мда…
– По-моему, достаточно, – ответила Марина, вешая на край тарелки стебелек укропа.
– Ну и чудно, – кивнул он, доставая из халата мундштук.
– За этот борщ твоей бабе можно простить незнание минета…
– Бэзусловно…
Вскоре они переместились в просторную гостиную.
Марина забралась с ногами в огромное кожаное кресло, Валентин тяжело опустился на диван.
– Теперь ты вылитая одалиска, – пробормотал он, выпуская сквозь губы короткую струйку дыма. – Матисс рисовал такую. Правда, она была в полосатых шальварах. А верх обнажен. А у тебя наоборот.
Марина кивнула, затягиваясь сигаретой.
Он пристально посмотрел на нее, проводя языком по деснам, отчего уста вспучивались мелькающим холмиком:
– Странно все-таки…
– Что – странно?
– Лесбийская страсть. Поразительно… что-то в этом от безумия бедного Нарцисса. Ведь в принципе ты не чужое тело любишь, а свое в чужом…
– Неправда.
– Почему?
– Ты все равно не поймешь. Женщина никогда не устанет от женщины, как мужчина. Мы утром просыпаемся еще более чувственными, чем вечером. А ваш брат смотрит, как на ненужную подстилку, хотя вечером стонал от страсти…
Валентин помолчал, нервно покусывая мундштук, потом, лениво потянувшись, громко хрустнул пальцами:
– Что ж. Возможно…
Пепел упал в одну из складок его халата.
Марина посмотрела на толстого мальчика в треснутой рамке. Застенчиво улыбаясь, он ответил ей невинным взглядом. Огромный бант под пухлым подбородком расползся красивой кляксой.
В ямочках на щеках сгустился серый довоенный воздух.
– Валя, сыграй чего-нибудь, – тихо проговорила Марина.
– Что? – вопросительно и устало взглянул он.
– Ну… над чем ты работаешь?
– Над Кейджем. «Препарированный рояль».
– Не валяй дурака.
– Лучше ты сыграй.
– Я профнепригодна.
– Ну сыграй без октав. Чтоб твой раздробленный пятый не мучился.
– Да что мне-то… смысла нет…
– Сыграй, сыграй. Мне послушать хочется.
– Ну если только по нотам…
– Найди
