только толстяк иногда поддакивал напарнику, не выражая открыто своего мнения, но можно было не сомневаться, что все или почти все будут на стороне мужчины, предлагающего всего лишь продолжить то, что уже шло давно и не выходило слишком далеко за рамки. Даже учительница выглядела не так равнодушно и отстранённо, она больше не косилась на соседа и с интересом наблюдала, чем же кончится спор: мужчина напирал так резво, что почти не оставалось сомнений в его победе, и вопрос был только во времени.
Наконец председатель сдалась, она ещё делала вид, что против – уже по объективным причинам. – «А где вы возьмёте музыку?» – «Как же без музыки? Музыка давно готова.» – Мужчина заскочил в кабинет директора: стоя на пороге, он держал в вытянутой руке импортный компактный двухкассетник, и тогда уже все стали отодвигать стулья, отягощённые долгой непрерывной едой, в которой настал долгожданный перерыв.
Записи были старые, хотя и западного происхождения, и далеко не все умели танцевать под такую музыку: председатель и одна из женщин сразу отошли в сторону, а остальные собрались в виде небольшого кружка и усиленно делали вид, что танцуют. Почти у всех получалось что-то странное: толстяк дёргал рыхлым телом, завуч и директор топтались на месте, а ещё одна женщина – видимо, перепившая – приседала и вставала, извиваясь как длинный толстый червяк. Прилично держались мужчина, похоже, любивший это занятие, учительница и самая молодая женщина из комиссии, ещё не забывшая окончательно то, что когда-то умела: они и конечно я составляли рациональное ядро в шумной и беспорядочной куче: женщина, странно приседавшая, быстро устала и плюхнулась в пустовавшее кресло, а завуч с директором уже просто стояли, не решаясь пока окончательно отойти в сторону, но явно выпав из круга. Пыхтел ещё толстяк, но слишком грубо и неумело, и по-настоящему оставались только мы четверо: я бросал взгляды на учительницу, но она уже не отвечала, захваченная музыкой и высокой божественной игрой, которую она вела с разошедшимся партнёром, явно не собиравшимся уставать и кончать с утомительным занятием; она, видимо, тоже любила танцы, и включилась по-настоящему. Скоро отстал и толстяк: он явно не рассчитал сил и теперь с трудом дышал и отдувался на стуле рядом с магнитофоном; багровое лицо предвещало трудности с сердцем, и он пока пил газированную воду, чтобы компенсировать потерю влаги. Потом сели директор с завучем, почти одновременно, ожидая, когда же кончится музыка, слишком сложная и быстрая: оставались только мы вчетвером, но и у меня начали уставать ноги, и стало ясно, что конец недалеко. Понемногу это подтверждалось: вторая женщина чуть-чуть сникла, уже не так охотно она двигалась под музыку, пока почти совсем не остановилась. Почти сразу кончилась очередная песня, ещё немного мы стояли в ожидании следующей, но кассета щёлкнула и включила автостоп. – «Ладно, сделаем перерыв.» – Главный танцор великодушно разрешал всем то, что они и так уже получили, и толстяк выключил магнитофон,
