к стеклянной двери: «Аш! Ашличек! Ашличка! Митч! Ау!»
Откуда-то сверху, с крыши, доносится громкое упрямое мяуканье. Элизабет оборачивается ко мне и заговорщицки поясняет: «Они всегда опасаются, что я поведу их мыться. Они не любят мыться. Ашличка! Милый! Ганнибал! Ау!»
Элизабет продолжает ласково ворковать, и я не сразу понимаю, что она говорит по-чешски! Уму непостижимо! Племянница Геринга общается со своими кошками на чешском языке. Между тем Элизабет упрямо созывает кошек, и я, наконец, вижу источник громкого «мяу», который, осторожно спускаясь по маленькой лесенке, внимательно смотрит на нас ярко-желтыми глазами. Он похож на маленького льва темно-голубого окраса. Хозяйка тут же начинает причитать:
– Это всех моих малышей так обкорнали эти… ужасные люди! Я же просила – только не уродуйте кошек! Видишь, шерсть на голове оставили, а по всему телу обкорнали, да как криво! Ужас и кошмар! Этот кот был просто огромным меховым шариком. Давай, кстати, вас познакомлю. Его зовут Аш. Ашличка, подь!
Насколько я понимаю, фраза «ужасные люди» относится к помощникам Элизабет по хозяйству. Мне удалось заметить двоих. Одна – та самая перуанка, что открыла дверь, когда мы утром впервые переступили порог этого дома, другой – мужчина в возрасте, уж не знаю, за что он отвечает, просто промелькнул немой тенью, когда мы поднимались сюда с третьего этажа.
Тем временем Аш, убедившись, что я не буду его купать, спускается, продолжая истошно мяукать. Он с удовольствием подставляет огромную голову под ладонь Элизабет, когда та, кряхтя, наклоняется, чтобы его погладить, а потом начинает настойчиво путаться под ногами, мешая хозяйке дойти до кресла: она снова наклоняется, чтобы взять его на руки.
Геринг плюхается в большое кресло, с удовольствием погружаясь в него, как в зыбучие пески:
– Ты нравишься Ашу, – сообщает она доверительно.
– С чего ты это взяла? – спрашиваю.
– Сама увидишь. Сейчас придет к тебе ластиться.
Через несколько минут, как она и обещала, кот по-хозяйски запрыгивает мне на колени и требует, чтобы его гладили и чесали, а потом чесали и гладили – и наоборот.
– Я попозже представлю тебя остальным, – сообщает Элизабет, – там на крыше прячутся Сиси, Митч и Ганнибал. Ашличек просто посмелее! Но, бог ты мой, как же нелепо их постригли!
Я отдаю Элизабет кота, снимаю с шеи свою зеркалку и выставляю на режим записи:
– Я поснимаю тебя немного с Ашем, – не возражаешь?
– Нет, – немного устало улыбается Элизабет. И я понимаю, что мне нравится деловой подход этой самостоятельной женщины. Она не жеманится, не позирует, не умалчивает, в общем, отрабатывает по полной. Это внушает уважение и симпатию. Да что ж такое! Неужели все представители ее рода обладают этим талантом – внушать симпатию?!
Альберт Шпеер в мемуарах писал о мощном обаянии Германа Геринга, которое он, как и свою улыбку, включал и выключал, «словно рубильник». И что удивительно: при описании
