в 1 балл, при видимости за темнотой ночи от 30 до 40 саженей п/с "Мезень", ударив его форштевнем в правый борт против форвант. При ударе получился пролом, от которого парусник начал наполняться водой и погружаться, ложась на левый борт. Команда "Мезени" перешла на "Свердрупа" в момент столкновения по бушприту, капитан же перешел на "Свердрупа" в тот момент, когда через несколько минут "Мезень" надрейфовала на нос "Свердрупа", при чем последовал легкий вторичный удар. После этого "Свердруп" отошел назад, была спущена шлюпка и послана команда со штурманом Медведевым для осмотра "Мезени" и выяснения способов спасения. По прибытии шлюпки было решено, по просьбе капитана "Мезени", подойти к ней и взять ее на буксир бортом; в это время "Мезень" постепенно ложилась на левый борт. При подходе, вследствие темноты и дрейфа, "Мезени" был нанесен "Свердрупом" третий удар, в корму, при чем "Мезень" уже лежала на левом борту. Видя, что взять бортом на буксир "Мезень" невозможно, "Свердруп" подошел к ней кормой и начал шлюпкой завозить на нее буксиры, которые были закреплены за правый становой якорь "Мезени". В 0 час. 40 мин. 12 авг. была закончена заводка буксиров и начали буксировать "Мезень" по направлению к пловучему маяку Северо-Двинский. В момент, следующий за столкновением, на п/с "Мезень" огней нигде, кроме окон кают-компании, не было видно, и этот огонь был виден, пока "Мезень" не погрузилась в воду. На "Свердрупе" никаких повреждений не оказалось. Настоящий Акт составлен в трех экземплярах и записан на страницу Вахтенного Журнала "Свердруп"
Так было. Экспедиционное судно «Свердруп» свинтилось, убралось, шло в море, чтобы месяцы не видеть ни людей, ни человеческой земли, маяк отгорел сзади, люди, после бестолочи Архангельска, расползлись по каютам и притихли. Художник Лачинов долго стоял у кормы, смотрел, как из-под винта выбрасывались светящиеся фосфорические медузы: от них эта черная ночь, ночной холод, беззвездное небо, ветер, тишина просторов и плеск воды за бортами были фантастичны, медузы возникали во мраке воды, всплывали вверх и вновь исчезали в мути, погасая. Потом Лачинов пошел в кают-компанию, многие уже ушли спать. Потому что судно было отрезано на месяцы от мира, было колбой, из которой никуда не уйдешь, Лачинову все время казалось, что все они здесь на судне – как в зиме в страшной провинции, где никто никуда ни от кого не уйдет и поэтому надо стремиться быть дружественным со всеми и за всех, и забыть все, что не здесь. В кают-компании перед вахтой и в полночь сидел второй штурман Медведев, остряк, играл на гитаре и пел о Шнеерзоне, о свадьбе его сына в Одессе, облетевшей весь мир. Кино-оператор, точно такой, какими судьба судила быть кинооператорам, разглагольствовал о разных системах киноаппаратов. Механик мотал очумевшей головой, ничего не понимая. – И тогда все услыхали отчаянный человеческий крик, и толчок, и треск, и то, как осел «Свердруп», и как он дернулся с полного хода вперед на полный назад. Кто-то пробежал мимо в одном белье. Лачинов и все, бывшие в кают-компании, побежали на бак. Ночь была темна и холодна, беззвездна, и ветер шел порывами. Во мраке перед носом «Свердрупа» стоял
