Она вообще избегала говорить о нем, но если ей и приходилось произносить это столь презираемое ею имя, то она называла его не иначе как le petit Buonaparte. Верная Бурбонам, она носила траур по герцогу Энгиенскому и осыпала благодеяниями французов-эмигрантов, подобранных ею на больших дорогах.
Приехав в Ланцут, мы встретили жившего там монсеньора епископа Лаонского, которому воздавались все почести, приличные его сану. Вследствие перемены династии во Франции и в виду своего преклонного возраста княгиня не ездила в Париж, а почти каждую зиму посещала Вену. Во время ее отсутствия ничто не менялось в Ланцуте. По-прежнему каждое утро управляющий являлся к монсеньору за приказаниями, и тот распоряжался как в собственном замке, с той только разницей, что здесь ему было гораздо лучше, потому что трудно было где-нибудь еще найти такую обстановку, полную роскоши и изящества. Богатая, как принцесса из «Тысячи и одной ночи», княгиня маршалкова окружила себя английским комфортом с французским вкусом.
Но надо поставить ей в заслугу: она самым достойным образом расходовала случайно попавшие ей в руки громадные состояния. Ее щедрость была тем замечательнее, что отличалась удивительным благоразумием и была направлена главным образом на ее же многочисленных вассалов. В каждой ее деревне были школа, врач, больница и акушерка. Управляющие обязаны были строго наблюдать за этими благотворительными учреждениями, потому что княгиня, желая, чтобы у нее все было солидно и роскошно, никогда не забывала своих бедных.
Но странная и необъяснимая вещь! Княгиня, имя которой благословлялось всеми бедняками, в то же время была сурова и несправедлива к своим детям, которых тем не менее обожала. С первых же минут нашей встречи я заметила, что она очень сухо обращается со своим внуком – моим мужем и свою антипатию переносит и на меня, но я не отчаивалась, а, пустив в ход все свои ухищрения и маленькие таланты[12], добилась того, что княгиня наконец простила мне брак с Александром.
Пробыв в Ланцуте около двух недель, мы отправились в Пулавы, великолепное поместье князя Чарторижского, брата княгини маршалковой и нашего двоюродного деда. Его не называли иначе, как князем-генералом. У нас, у поляков, было в обычае называться полным титулом, подобно тому как во Франции у аристократов принято называться по имени своего главного поместья.
Замок князя Чарторижского представлял собой необычайный контраст с тем жилищем, которое мы только что покинули. В нем не было ничего элегантного. По всему было видно, что обитатели замка имели единственную цель, а именно – продолжить или, скорее, поддержать старые традиции и ничего не менять в них, включая сердечное радушие и милое гостеприимство. С первой же минуты пребывания в замке всякий чувствовал там себя как дома.
Под легкомысленной внешностью князь скрывал солидные знания. Превосходный ориенталист, он, кроме того, владел несколькими языками и в совершенстве был знаком с литературой. Его
Я мастерила довольно искусно чепчики а 1а Людовик XV и таким образом могла оказать некоторые услуги княгине, которая придерживалась моды своей юности. –
