завернул его в ту же рогожу, под которой пёс отдал своему собачьему богу душу. Пошатываясь, вышел из избы. Тут же у крыльца увидел следы борьбы с бирюком, припорошенные снегом. Волк уже околел, на шерсти искрились снежинки. Зубастая пасть, свернутая набок, так и осталась упёртой в снег, так её и запомнил Нестор. Топор отыскать было труднее. С испугу—то он тогда зашвырнул его в сугроб. Хорошо, что метель прекратилась – нашел, другого-то нет. Не успел вооружиться, как следует. Думал, что будет жить потихоньку в своем скиту, молиться и горя не знать. А вот как вышло. В любой молитве искушение найдётся. Задубелую тушку волка поднимать не стал, волоком стащил на край оврага. Сначала думал, скинуть в яр да и дело с концом, пусть стервятники попразднуют. Но вдруг остановился – не по-людски это, даже если и труп врага лютого. Вздохнул, поплелся к избе. Там за дверью в сенях у него инструмент хранился. Выбрал кирку и лопату. На краю оврага начал копать яму. «Похороню уж, как полагается, с меня не убудет, может, Господь мне и это зачтёт. Псина, конечно, ну а что ж, мертвячиной по тайге разбрасываться?».
До вечера Нестор копал мерзлую землю. Костры разводил – растапливал снег, и землю грел. Полчаса поработает, остановится на молитву и вроде сил прибавляется. Снова за работу. Какая же еще у монаха доля? Молись, да Богово имущество храни. У нас ничего нашего нет – всё Его. Это Нестор еще с детства усвоил. Отец его к этому приучал. Когда в селе храм ломали, приехали с леспромхоза партийные товарищи, привезли бригаду мужиков из зоны. Давайте, дескать, до вечера разберите к чертям эту халупу религиозную, отец первым к партийному товарищу подошёл. «Скажите, пожалуйста, часто в наши края приезжаете?». «Я – впервые!», – говорит ему важный очкарик с папкой под мышкой. Все они зачем—то с папками ходят! «А чем же вам храм мешает?» – «А тем, что разлагает советского человека он и внушает ему ложные истины». «Послушайте, товарищ, а не могли бы вы мне свой адресок оставить, я как раз в город собираюсь, привезу пару приятелей с топорами, мы вашу квартирку за час так уделаем, что мама родная не узнает». «Что за разговоры?! – завизжал тогда очкарик. – Я вас только за эти слова под суд отдам! Вы на чужое имущество посягаете?!». «Так и вы тоже самое делаете, – спокойно сказал отец. – Храм не ваш, а Божий, вы с какой такой стати его судьбу решить взялись?!». Оттеснили тогда отца работяги, куда он против них? А они перекрестились и давай божий дом крушить. Перекрестились! Потом рыдали все, куда им деваться? Заключенные люди без воли, хоть и с характером. Храм поломали, да и уехали. Так развалины в центре села долго стояли нетронутыми. Никто не хотел на себя грех брать. Начнешь растаскивать – вроде как помогаешь разрушителям. Восстанавливать станешь – загремишь в тюрьму. Иконы старухи по домам попрятали, лучше уж по избам Богу молиться. Пока так, а после – как получится.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст
