и каждый раз полагался только на самого себя, на какое-то врожденное чувство, которое с кровью и молоком передалось от родителей, живших в Синайской пустыне. Он знал, где найти корм для верблюдов и расположение колодца, от которого зависела его жизнь.
На четвертый день после явления ему Господа Бога Иона со своим караваном добрался до колодца. Здесь, как и везде, не было деревьев, в тени которых можно было бы укрыться от палящего солнца. А сам колодец представлял собой не что иное, как выемку в песке, где вода бурого цвета, солоноватая на вкус. Верблюды быстро окружили колодец, жадно принялись пить. Их помет градом падал на песок и скатывался в воду, а струи песка, смоченного верблюжьей мочой, тоже сползали вниз, чтобы добавить горечи и так уже соленой воде. Иона принялся спешно наполнять тяжелые зыбкие бурдюки этой водой, тихо себе под нос напевая древние ритуальные песни водолеев.
На северной стороне от колодца сплошное нагромождение песчаных барханов, вздымавшихся на большую высоту. Они имели с одной стороны длинный пологий склон, увенчанный гребнем, а с другой круто обрывались вниз. Из-за них могли показаться разбойники, обычно в таких местах они поджидают свою добычу, грабя купеческие караваны. Или же могли встретиться враждебные племена бедуинов, которые не любят, когда по их земле проходят чужие люди.
К середине мая караван Ионы подошел к окрестностям Иоппии. Ее зелень радует глаз своей красотой, небо высокое и светло-голубое. Сотни людей идут в город: кто в храм, кто на базар, а кто и просто потолкаться по его шумным улицам. Иона со своими верблюдами сразу затесался между людьми и их обозами, состоящими в основном из быков и ослов. Никто из прохожих не знал и не догадывался, что среди них шагает человек с плохими мыслями и плохими намерениями, который хочет совершить самый дерзкий поступок из всех, совершенных живущими людьми на земле.
Дорога была усыпана мелким желтым песком и изредка попадавшейся под ногами крупной речной галькой. Спотыкаясь об эти камни, Иона твердил сам себе: «Я должен скрыть свои мысли, я не должен подавать виду, чтобы никто не заподозрил, что я хочу обмануть самого Господа Бога. Если они, вот эти люди (Иона косится на прохожих), узнают, от кого я убегаю, то мне несдобровать. Они побьют меня вот этими же камнями, что валяются под моими и их ногами. Хотя это и старые устои, и древний обычай, но эти люди (он снова посмотрел из-под низко надвинутой шляпы на прохожих) имеют глупость их придерживаться». Он берет себя в руки. Проходя через городские ворота, Иона с трудом, как дряхлый старик, волочит ноги, а за ним, измученный долгой ходьбой по пескам, следовал его груженый верблюжий караван.
В саду, в тени деревьев с блестящими листьями, стояла беседка. Помост ее был приподнят над землей на три ступеньки. Крыша была покрыта пальмовыми листьями, поддерживалась четырьмя точеными столбами из ливанского кедра. Купец-еврей в ермолке на голове (он же хозяин каравана, который сопровождал Иону) сидел в беседке, предаваясь пищеварению после обильного обеда и помешивая серебряной
