говорил о себе в меру. Ее спрашивал только о том, о чем можно было спрашивать при первом знакомстве: любит ли она импрессионистов, что думает о Дебюсси, предпочитает ли Малый театр Александринскому?
– О Художественном я вас не спрашиваю. На нем у нас коллективное умопомешательство. Театр хороший, и артисты есть талантливые, но нет гениальных артистов, как Давыдов. Он величайший актер из тех, кого я видел, а я видел, кажется, почти всех. Да и актрис таких, как Ермолова или Садовская, у них нет. Книппер или Андреева, если говорить правду, артистки средние. И ничего не было уж такого умопомрачительного в постановке «Федора Иоанновича». Не говорю о Станиславском, он большой талант. Но Немирович-Данченко мало понимает в искусстве: достаточно прочесть его собственные пьесы, это просто макулатура, и вдобавок макулатура à clef[30]: выводил своих знакомых!
– Ось лихо!
– Вы не украинка ли? По вашему говору не похоже.
– Нет, я коренная великоросска. Но я обожаю украинцев! И еще кавказцев, особенно осетин, ингушей. Малорусского языка я и не знаю, но ужасно люблю вставлять украинские слова, обычно ни к селу ни к городу как только что. И ругаться чудно умею. Вы не верите? «Щоб тебя пекло, да морило!..» «Щоб тебя, окаянного, земля не приняла!..» «Щоб ты на страшный суд не встал!..»
– Да это все великорусские слова плюс «щоб». Так и я умею, – сказал Тонышев. Обоим было весело.
– А вы говорите «сиверко». Разве вы вологодский? Или где это у нас так говорят?
– Нет, это моя мать была родом из северо-восточной России, и у нас в семье осталось это слово. А я родился в Петербурге.
– Я тоже.
– Но возвращаюсь к театру. Я когда-то видел в Киеве малороссийскую труппу. Они тоже ставили макулатуру, такую же, как та, что преобладала и в наших столичных театрах. Но как ставили и как играли! Заньковецкая могла дать нашей Комиссаржевской «десять очков», как говорится в чеховской «Сирене».
Люда горячо вступилась за Комиссаржевскую:
– Я ее обожаю! – сказала Люда. Она по-особенному произносила это слово: «Аб-ба-жаю!». – Комиссаржевская наша, она понимает чаянья нашего времени. Божественная артистка!
– Едва ли «божественная». Конечно, и она очень талантлива, хотя тоже мало смыслит в литературе.
– Уж очень вы строгий судья, Алексей Алексеевич! Да вы сами не пишете ли?
– Только докладные записки. Правда, веду дневник.
– Вот как! О чем же?
– Не о мировых проблемах. Просто о том, что вижу и слышу. И, разумеется, только для себя.
– Так говорят все авторы дневников, а потом печатают. Но вы любите литературу?
– Чрезвычайно. Имею библиотеку тысячи в две томов. Я немалую часть своего дохода трачу на книги и на переплеты. У меня слабость к переплетам, есть даже работы самого Мишеля.
– Но ведь как дипломат вы часто переезжаете. Неужели все с собой перевозите?
Он вздо�
Списанная с натуры (
