малый промежуток времени, что его невозможно измерить никаким способом.
Да и некому будет измерять.
Дежурные инженеры-атомщики контролировали работу реактора с помощью «триггеров» – слово, под которым подразумевались линейный резонансный ускоритель, бериллиевая мишень, кадмиевые замедлители, контрольные приборы, распределительные щиты и источники питания. Иначе говоря, инженеры могли понижать или повышать интенсивность нейтронного потока, падающего на бериллиевую мишень, тем самым уменьшая или увеличивая скорость реакции, могли с помощью кадмиевых замедлителей менять «эффективную массу» реактора и могли, сверяясь с показаниями приборов, определять, что реакция укрощена – вернее, была укрощена мгновение назад. Знать же о том, что происходит в реакторе сейчас, они не могли, потому что скорость элементарных частиц слишком велика, а временны́е интервалы слишком малы. Инженеры походили на птиц, летающих хвостами вперед: они видели, откуда прилетели, но не ведали, куда летят. И тем не менее инженер, и только он один, должен был обеспечивать высокую производительность реактора и одновременно следить за тем, чтобы цепная реакция не достигла критического уровня и не переросла в массовый взрыв.
Эта задача была за гранью возможного. Инженер не мог быть уверен и никогда не был до конца уверен, что все идет хорошо.
Он мог использовать в работе все навыки и знания, полученные благодаря самому современному техническому образованию, он мог снизить риск до теоретического минимума, но слепые законы вероятности, которые, по-видимому, господствуют на субатомном уровне реальности, могли в любой момент вытащить из рукава туза и свести на нет всю его игру.
И каждый инженер-атомщик это знал. Он знал, что ставит на карту не только свою жизнь, но и бесчисленные жизни других людей – возможно, жизни всех на этой планете. Никто не знал, какие последствия будут у такого взрыва. Наиболее консервативно настроенные ученые считали, что взрыв реактора не только уничтожит завод со всем его персоналом, но заодно поднимет на воздух ближайший многолюдный и весьма оживленный участок родтауна Лос-Анджелес—Оклахома и зашвырнет его миль на сто к северу.
Официальная, более оптимистическая точка зрения, согласно которой Комиссия по атомной энергии и выдала разрешение на установку, основывалась на математических выкладках, доказывавших, что в начале реакции масса урана сама дезинтегрируется на молекулярном уровне, – таким образом процесс локализуется прежде, чем захватит всю массу и приведет ее к взрыву.
Однако инженеры-атомщики в большинстве своем официальной теории не признавали. Они относились к теоретическим предсказаниям именно так, как те того заслуживали, то есть не доверяли им ни на грош, пока эти теории не были подтверждены экспериментом.
Но даже придерживаясь официальной версии, каждый атомщик, заступая на дежурство, взваливал на себя ответственность
