я чувствую между мной и Дэром, мою заинтересованность, интригу. Он переживает за меня, но все еще собирается сдавать Дэру гостевой домик, потому что нуждается в деньгах. А также потому что считает, что Дэр сможет отвлечь меня от моего горя.
Я киваю.
– Хорошо.
Он кивает мне в ответ, а затем уходит в дом, не проронив ни слова. Могу поклясться, внезапно меня пронзает ощущение, что я чувствую взгляд Финна позади себя, он просачивается сквозь оконные стекла и вонзается мне прямо в спину. Но я отбрасываю это ощущение прочь, ведь я не делаю ничего плохого.
Или делаю?
Потому что, когда Дэр смотрит в мою сторону и наши взгляды встречаются, он улыбается мне, складывается впечатление, будто мы в сговоре. И именно эта улыбка заставляет меня думать, что я делаю нечто неправильное.
Попробуй брось мне вызов.
Но что неправильного может быть в моих действиях? Эта мысль утоляет мою тревожность.
Дэр медленно проходит через двор и садится в кресло напротив меня.
– Это место занято?
Я закатываю глаза. Опять эта игра?
– Нет.
Он больше не задает вопросов, просто садится, вытягивает вперед свои длинные ноги, скрещивая лодыжки, и смотрит на меня, словно там и есть его место. Я поднимаю бровь, но он продолжает молчать.
– Итак, ты говоришь с британским акцентом, но твоя фамилия – Дюбрэй. Как так получилось?
Я спрашиваю это скорее для того, чтобы он перестал уже пялиться на меня. Уголки его губ вздрагивают.
– Это твой третий вопрос?
Досада поднимается внутри меня бурлящей пеной, несмотря на то, как чудесно звучат все вещи, которые он произносит.
– Я что, должна считать каждый вопрос, который я задаю? Всего лишь пытаюсь поддерживать вежливую беседу.
Он встряхивает головой и лишь слегка улыбается.
– Хорошо, на это я тебе отвечу просто во имя вежливой беседы. Мой отец умер, когда я был младенцем. Он был французом. Моя мать же была англичанкой. А теперь я переехал сюда.
Его прекрасный, восхитительный акцент! Я киваю.
– Сожалею о твоем отце.
Он пожимает плечами.
– Он был хорошим человеком, но это произошло очень давно.
У меня язык чешется спросить, сколько ему лет, но я пытаюсь справиться с этим намерением. Я пока не могу использовать свой следующий вопрос. Но могу поспорить, ему двадцать один. Или около того.
– Ты говоришь по-французски? – спрашиваю я с надеждой, потому что, знает бог, это было бы потрясающе.
– Oui, Mademoiselle, – произносит он очень мягко, – up peu[8]. Немного.
Бедное мое сердце! Я зачарованно смотрю на него.
– Итак, – совершенно беззастенчиво меняет тему он, как будто даже не догадывается о том, что является самым сексуальным и крутым из ныне живущих мужчин, – как ты выживаешь,
«Да, мадемуазель, немного» (
