так и внутренними факторами. В первом случае речь может идти как о военном столкновении, так и о «товарной интервенции», о чисто экономических способах разрушения экономической основы существования рабочего государства. Во втором случае бюрократическое перерождение СССР может зайти настолько далеко, что сделает возможным внутренний контрреволюционный переворот. «Бюрократия не господствующий класс. Но дальнейшее развитие бюрократического режима может привести к возникновению нового господствующего класса: не органическим путем перерождения, а через контрреволюцию. Именно потому мы называем сталинский режим центристским, что он выполняет двойственную роль: сегодня, когда уже нет или еще нет марксистского руководства, он защищает своими методами пролетарскую диктатуру; но методы эти таковы, что облегчают завтрашнюю победу врага. Кто не понял этой двойственной роли сталинизма в СССР, тот не понял ничего».[52]
Таким образом, можно констатировать, что Троцкий сумел не только дать критическую оценку первых шагов социалистического строительства в СССР, но и сумел предвидеть многие из проблем, возникших после второй мировой войны в противостоянии систем капитализма и социализма, а также указать на внешние и внутренние опасности, способные привести к уничтожению первого пролетарского государства.
1.3. Превращение марксизма в идеологию
Исторические судьбы социализма в СССР складывались так, что вскоре после первых его шагов свободная критическая оценка приобретенного на этой ниве опыта – будь это критика «справа», или критика «слева» – оказалась невозможной. Аналогичная ситуация складывалась в это же время и в Германии, Венгрии, Италии и других странах, где марксизм играл заметную роль в идейной полемике. Так, например, «Грамши весьма часто приходилось отказываться от общепринятых марксистских терминов, заменять их условными выражениями, такими, как философия практики (исторический материализм, марксизм), elite, «современный государь» (партия), социальная группа (класс), государство-сила (диктатура пролетариата) и т. п., порой даже заменять имена описательными псевдонимами».[53]
Но отсутствие возможности свободных дискуссий не могло заглушить чувства явной неразумности складывавшейся советской действительности. В СССР также стал формироваться язык «условных выражений», на котором, в частности, марксистская догматическая философия стала именоваться «вульгарным социологизмом». В 20-е и 30-е годы этот термин гарантировал безошибочную навигацию в мире идей, так как ни о какой «не вульгарной» социологии речи быть вообще не могло. Самыми известными борцами против вульгарного социологизма были, по общему признанию, Г. Лукач и М. А. Лифшиц, позиция которых была предопределена: понимая, что в утверждающихся идеологических формах вульгарный социологизм неизбежно оказывается тождественным любой отклоняющейся от марксистского догматизма
