в доме целую стаю приемных детей, выращивая из них карманников и торговцев наркотой.
Она отказывалась шарить по карманам и толкать наркоту. Так что сегодня ее последний вечер здесь. Она уже набила рюкзачок своими жалкими пожитками. В одной комнате с ней живут еще двое приемных детей – оба моложе, и ей претит оставлять их здесь.
– Я позабочусь, чтобы вам помогли, ребятки, – сев на кровать, сказала она. – Сообщу в соцслужбу, что тут творится. Лады? Они придут и заберут вас отсюда.
– А ты не можешь взять нас с собой, Джули? – со слезой в голосе спросила девочка.
– Хотелось бы, да не могу. Но я вытащу вас отсюда, обещаю.
– Тебе не поверят, – возразил мальчик.
– А вот и поверят. У меня есть улики.
Обняв каждого, она открыла окно, выбралась наружу, сползла по водосточной трубе на плоскую кровлю пристроенного навеса для автомобиля, добралась до опорной стойки, спустилась на землю и побежала во тьму.
В голове билась только одна мысль.
«Я возвращаюсь домой».
Родной дом – дуплекс даже меньше того, который она только что покинула. Проехала на подземке, потом на автобусе, а потом пошла пешком. По пути достала конверт, поднялась по ступеням большого кирпичного государственного здания и сунула конверт в щель для почты в двери. Письмо было адресовано женщине, занимавшейся передачей под опеку ее и двоих детишек, оставшихся в дуплексе. Она милая дама, желает лучшего, но совершенно погрязла в никому не нужных детях. В конверте была карточка памяти с фотографиями, на которых эта парочка жестоко обращалась со своими приемными детьми, занималась явно противозаконной деятельностью и сидела в полной отключке на диване с трубками для крэка и горстями пилюль на полном обозрении. Уж если и это не поможет, подумала Джули, тогда пиши пропало.
До дома она добралась час спустя. Через парадную дверь заходить не стала, а поступила, как всегда, когда возвращалась домой настолько поздно. Воспользовалась ключом, который держала в туфле, чтобы пробраться в дом через заднюю дверь. Попыталась включить свет, но ничего не произошло. Это ее ничуть не удивило. Значит, электричество просто отключили, потому что счет за коммунальные услуги не оплатили. Она ощупью двинулась вдоль стен, при свете луны сквозь окна ориентируясь достаточно хорошо, чтобы добраться до своей спальни на втором этаже.
Ее комната ничуть не изменилась. Сыро, но это ее сырость. Гитара, повсюду горы нотных листов, одежды и журналов. Матрас на полу, служивший ей кроватью, но почти заваленный остальным барахлом. Джули рассудила, что родители не стали прибираться у нее в комнате, потому что знали, что она вернется.
У них проблемы. Уйма проблем.
Большинство сочли бы их жалкими, обкуренными неудачниками.
Но они – ее родители. Они любят ее.
А она любит их.
Она хотела заботиться о них.
В возрасте четырнадцати лет Джули зачастую была и мамой, и папой, а родители зачастую были детьми. Она несла за них ответственность, а не наоборот. Но это не беда.
