стыдно, я ничего не знала. Не разобралась до запоминания.
Громко:
– Садись,два .– Ой, наверное, я что-то ответила, потому что меня выгнали из класса, приказав дождаться после уроков женского собрания. Надо спрятаться, это туалет, он до сих пор снится. С наводящими ужас грязными унитазами. Римма мстила мне за дочь, будучи в классе неформальным лидером, я с ней не дружила. Собрание длилось больше двух часов. Я стояла у доски. Учитель сидел за столом.Президиумом.Римма не своим голосом с правильно расставленными акцентами вводила в транс всех девочек, активно используя свой женский сильный ум и дар слова. Суть её обвинений заключалась в том, что я возомнила из себя звезду и всех унижаю и угнетаю, третирую, буквально жить не даю. По очереди поднимала каждую девочку, и те, все до одной, рыдая, осознав всю степень своей мною униженности, говорили обо мне плохое. Я себя не помнила, очень боялась. Она орала:
– Ты будешь директором крупного завода!
А девочки ненавидели меня. И подтверждали, что я им жить не даю. Мне было их жаль, наверное, я им почти поверила.Шла домой по набережной и первый раз в жизни подумала о самоубийстве, покосившись на прорубь. На следующий день я пришла в кабинет к директору школы и попросила её отдать мне документы. Категорически.
Плохо помню эту четверть в чужой школе. Очень низкий уровень преподавания, а мне нужно готовиться к поступлению в университет. Девочки уже из этой школы, которые звонили мне:
– Ты, сука! Оставь в покое Серёжку! – А я всего-то навсего решила демократично со всеми общаться и сходила на пару вечеринок.
Через некоторое время стали звонить девочки из моей школы, просить прощения и говорить, что сами не понимают, что с ними было, что без меня в классе пусто.
Я вернулась.
Однако, девятый и десятый классы стали очень сильным стрессом. Основной народ быстро ко мне подтянулся. Чего нельзя сказать о «соперницах». Эти же теперь чувствовали себя окрылёнными, использовали любой повод, чтобы на мне самоутвердиться, и сказали моей и их близкой подруге : «или мы, или она».
Жанна выбрала меня. Но я теперь должна была быть постоянно, как на фронте.
Абсолютно точно знаю, с тех пор мне казалось, что у меня на лбу написано, какой я «страшный человек».
Выпускной вечер. Нам с Жанной в парикмахерской накрутили на голове жутких кренделей. Я себя не узнавала. Любвеобильный Михаил не испугался, и прислал записку «Сегодня мы будем целоваться!». Смелый. Записки писать.
Сорок минут мама и Нина раздирали мне в приёмной директора причёску, зверски скреплённую лаком. Заплели простую милую косичку. Мне быстро захотелось спать, и я ушла домой.
За золотой медалью пришла только тогда, когда на второй год чудесным образом
всё-таки поступила в университет,
