и любовью, что даже прослезился. Перед тем как ступить на сходни, он строго наказал:
– Год тебе даю. Не женишься, сам девку привезу. У меня дочерей пятеро. Красавицы, все в меня…
– Что, такие же пузатые? – улыбнулся Ярослав.
– Да нет. Худые, словно жерди. На Руси говорят про таких – стройные. А в меня… так это глаза у них зелёные, как и мои, – пояснил Ачихожия.
– А как же ты узнаешь, обзавёлся я женой или нет? – всё так же улыбаясь, поинтересовался молодец.
Неожиданно посол напыжился и, ткнув перстом в висевшую на груди пайцзу, выкрикнул:
– Велю! Тебе, князь Дмитрий, велю: доведи весть – обзавёлся девкой Ярослав или нет!
Князь согласно кивнул и тоже рассмеялся:
– Люб ты, Ярослав, послу ханскому. Что о сыне печётся…
– Верно говоришь, князь, – обмяк голосом Ачихожия. – Нет сыновей у меня. Некому табуны передать, дом в Сарай-Берке, дворец в Каракоруме, рудник, одних мастеровых три сотни. Род мой древний, да источается на нет. Пойдём со мной, богат будешь, знатен… – предложил Ачихожия Ярославу.
Не ожидав такого поворота дела, тот несколько растерялся. Видя это, князь Ачихожия, положив руку на плечо молодца, тихо, чтобы было слышно только ему, проговорил:
– Не тороплю, подумай… Придёшь в Сарай-Берке – приму как дорогого гостя, – и, неожиданно для всех: и для ханских нукеров, и для великого князя нижегородского, и сопровождавших его бояр и воевод, приник щекой к крутому плечу Ярослава.
Уже позже, после отплытия посла, в разговоре с воеводой Данилой Ярослав заметил:
– А ведь Ачихожия не татарин. Он мне как-то сказывал, что род его в Северном Китае пребывает, а пращуры пришли из Самарканда.
– Так что с того? Татарин… не татарин… Враг он нам… и мысли свои насчет породниться с бельдибеком из головы выкинь! Не погань кровь новгородскую! Достанет с нас и князей да бояр, что жён из Орды привели. А добра тебе и здесь за глаза, – провел рукой по лбу воевода и уже совсем по-отечески закончил: – Князь собирается в Суздаль на крестины внука-первенца, поезжай-ка и ты с ним. Умелый меч в охране пригодится.
Во Владимире остановились лишь на ночь. Там князь нижегородский узнал, что Дмитрия московского на крестинах не будет, занят строительством крепости, чем был несказанно огорчён и путь до Суздаля провёл в молчании.
Евдокия, лишь завидев отца, радостно завизжала и повисла у него на шее, но, видимо, вспомнив о своём нынешнем положении – великая княгиня и мать, – отстранилась и поклонилась отцу в пояс.
– Поздоров ли, батюшка? Поздорова ли матушка? – нараспев спросила она.
– Здоровы, здоровы все. Ты-то как? Как мой внук? – радостно воскликнул князь, пристально оглядев сопровождавшую княжну толпу бояр и боярынь. – Внук-то где? Неужто не вынесли младя деда встретить?
– Только уснуло дитятко, – ласково проворковала Евдокия и, взяв отца за руку, повела его в терем. Проходя мимо Ярослава, кивнула
