христианству – это и сам Пфистер охотно признаёт, – но даже и сколько-нибудь историческому Иисусу, оно, однако, соответствует определенному идеалу «христианства на службе человечеству» – такому христианству, которое делает лучше жизнь людей на земле. Пфистер не соглашается с аскетическими предложениями просто отказаться от жизни мирскими радостями и найти при помощи религии что-то более нужное, а напротив, заходит настолько далеко, что пытается сделать христианство полезным даже для тех, кто в него не верует; его личные отношения с Фрейдом тут были всего лишь частным случаем. Он верил, что, с одной стороны, человечество, а с другой стороны, христианство на самом деле устроены так, что христианство может и должно осчастливить человечество. Понимая, что в истории почти никто из христиан так не думал[19], он проецировал подобное мировоззрение на Иисуса, и ему этого хватало.
Сказав немного о христианстве, мы должны сказать и о психоанализе – насколько он подходил для проекта Пфистера?
В настоящей книге Пфистер старательно избегает технической терминологии и, тем паче, изложения сложных теорий. Он хочет сделать ее понятной для тех, кто ничего не знает о психоанализе, да и не собирается узнавать. На практике это все равно приводит к тому, что специальная терминология нет-нет, да и прорывается. Но главное, что конкретные теории психоанализа все равно остаются полностью узнаваемыми. Это прежде всего представление Фрейда о трехчастной структуре (Id, Ego, Super-Ego – «Оно», «Я» и «Сверх-Я»), как оно сложилось к 1920-м годам, а также сформировавшаяся в те же годы фрейдовская рецепция представлений Лебона о психологии толпы (Пфистер ссылается на Лебона, но стремится минимизировать ссылки на Фрейда – вероятно, чтобы не распугать консервативную часть аудитории).
Трехчастная структура давала в руки пастора психотерапевтический инструмент, дающий прямой доступ к совести («Сверх-Я») в ее диалоге с личностью («Я»), в котором личность либо следует велениям совести, либо нет. В том и другом случае «Сверх-Я» вызывает страх и, далее, вытеснение в бессознательное («Оно»), и этот страх может быть как полезным для личности (например, вызывая «сублимацию», то есть возвышенные чувства), так и вредным (вызывая нежелательную агрессию). Фрейдовская трехчастная структура была тем психоаналитическим открытием, восторг перед которым Пфистер нисколько не пытался скрывать. От идеализации «Сверх-Я» (совести) он был также далек, понимая, как она может искажаться, но он считал, что для ее исправления как раз и поможет образ Христа.
Разработанной психологии толпы в распоряжении Пфистера не было, но, по крайней мере, он, вслед за Фрейдом, понимал, что там не может быть трехчастной структуры, то есть толпа по определению бессовестна[20].
Задача правильной религии «аналитична», а не очень правильной или совсем неправильной – «синтетична». Оба этих термина принадлежат самому Пфистеру. В обоих
Тут русский читатель должен возразить, вспомнив хотя бы Достоевского. В отличие от Фрейда, Пфистер почему-то Достоевским не увлекался. Возможно, повлияло отношение к Достоевскому Фрейда, сформулированное публично лишь в его предисловии к немецкому изданию «Братьев Карамазовых» (статья «Достоевский и отцеубийство», 1928), но более-менее известное в ближнем кругу Фрейда не позднее 1920 г. Если статью Фрейда одобрили прежде публикации Джонс и Ференци, то с ней мог согласиться и Пфистер. Фрейд видел в Достоевском человека, страдающего тяжелыми неврозами и перверсиями. Из множества публикаций, посвященных теме «Достоевский и Фрейд», наиболее интересны исследования психоаналитиков: F. Schmidl, “Freud and Dostoevsky,”
Сегодня мы бы говорили не только о психологии толпы, но, более специально, о психологии и патопсихологии групп. Основными авторами тут являются Уилфрид Бион (ученик Мелании Кляйн), Серж Московичи (психолог) и Отто Кернберг. См. особ.: W. R. Bion,
