style="font-size:15px;"> – Братан, а где тут метро? – Окликнул Данилова кто-то.
– Под землёй. – Огрызнулся актёрище Данилов, которому помешали купаться в Океане Несправедливости. Кто-то, кто приехал в столицу на выходные по путёвке Челябинского Тракторного Завода, даниловский статус не оценил. И чётким ударом рабоче-крестьянского кулака благословил артиста на принудительный отдых меж двумя мусорными баками. Тяжёлый занавес нокаута бархатно опустился между Даниловым и реальностью…
… – Эй… Ты жив?
Данилин открыл глаза. В лунном свете между баками он разглядел маленькое мохнатое нечто, сидящее на его впалой груди. Данилин проморгался, разогнав серебристых посленокаутовых фей, и тут же захотел вернуть их обратно: нечто оказалось худой облезлой крысой. И что самое отвратительное – вполне себе живой.
– Жив. – Констатировала крыса и спрыгнула на разбросанные по асфальту листы сценария. – Этот текст… Ты что, актёр?
– Именно! – Надменно ответил Данилов.
– Какая-то детективная история, судя по всему… – Крыса в прямом смысле пробежалась по тексту, поводила по строчкам розовым носом. – Господи, ну и дерьмище! И это сейчас снимают?
– Да что ты в этом понимаешь? – Возмутился Данилов.
– Я живу под театром!
– А-а-а-а-а. Ну тогда конечно, извини, беру свои слова обратно. Не хочешь открыть продюсерские курсы? – Съязвил Данилов. Но крыса его уже не слушала.
– Сцена вообще не дышит… Никакой разницы в состояниях между интро и финалом. Бог мой, а реплики! Реплики! Будто роботы беседуют с попугаями! И на кого ты пробуешься?
– На опера Живалюка.
– Поняяяятно. Хочешь, помогу тебе вжиться в роль?
– Это каким образом?
– На вот волшебную… – Крыса стала рыться в своём меху. – Волшебную… Да где ж она, мать… Ай, пофигу.
Зверёк подобрал с земли кем-то выброшенный конфетный фантик:
– …Волшебный фант. Держи. Бери-бери. А теперь сожми, так, нормально его пожмякай.
Данилов, закатив очи, повиновался…
… – Короче, звонил участковый. – Опер Синявин спрятал телефон в карман потертой куртки. – Там хата вся в мозгах. Этот бухой гондон жену не просто завалил. Он её утюгом ****анул раз тридцать, у неё башки почти не осталось. Живалюк, слышь меня?
Данилов осмотрелся – он сидел в полицейском УАЗике, несущемся по ночному городу, жёстко подпрыгивая на ухабах. «Какая-то фантасмагория…» – подумал он.
– Эй! Уснул что ль? – сидящий рядом опер Синявин явно обращался к нему.
– Какой кошмар! – воскликнул Данилов-Живалюк, приняв правила этой странной абсурдной игры. «Если камера снимает в лоб, надо довернуть немного голову и чуть наклонить – я так выгляжу брутальней». – Чёрт,
