У дома, раскрашенного в разные цвета, преимущественно в голубые и белые, стояла запряженная бричка с вороным конем, который заржал при виде лошади Никодима. Он даже сделал попытку приблизиться, но повод, привязанный за кольцо, прибитое к одному из столбов резных ворот, дал ему лишь повернуть голову. Конь, недовольно фыркнув, стал бить копытом об землю.
– Ну, чем ты ещё недоволен, Уголёк? – послышался возглас и из ворот вышел смазливого вида молодой мужчина в картузе и цветастой косоворотке.
– Да это он при виде нас так… – пробасил Никодим, слезая с лошади. Он степенно подвёл лошадь к другому столбу, неторопливо привязал, не выпуская из сгиба локтя корзину с ребёнком, затем повернулся в сторону церкви, перекрестился и спросил с любопытством разглядывающего мужчину:
– Хм-м… Марья здесь проживает?
– Да, здесь, – сказал мужчина, с ухмылкой кивнув в сторону дома, и потёр заалевшую щеку. – А ты кто будешь? Чего надобно от Марьи?
– А ты, стало быть, муж Марьи?
– Нет, какой я муж?! Нет у неё мужа. Был, да сплыл.
Мужчина одернул рукава, расправил складки косоворотки, затянутой тонким чёрным кожаным поясом, потуже надел картуз и сказал подбоченясь:
– Меня зовут Василий – приказчик купца Афанасьева. Слыхал про такого?
– Ну, тогда посторонись приказчик! У меня дело к Марьюшке. А до твоего купца у меня дела нет, тем более до тебя.
– Но, но, но! Как ты разговариваешь? Муж-жик! – воскликнул надменно приказчик и замахнулся плеткой.
Никодим молча схватил Василия за ухо и отодвинул в сторону. Тот заверещал, стал биться в руке, удерживающей его чуть ли не на весу.
– Ой, ай, ой! А-аа! Пусти! Я пошутил!
Никодим отпустил и, даже не взглянув на приказчика, вошёл в калитку. Деликатно постучал в дверь сгибом среднего пальца. Из-за двери послышался грудной женский голос:
– Василий?! Опять ты? Уходи! Иначе опять получишь…
– Извиняйте, хозяюшка. Это не Василий. Он ушёл.
– Ой! А кто там? Заходите!
Никодим зашёл в дом, поклонился хозяйке.
– Здравствуйте, Марья!
– Здравствуйте… – сказала миловидная женщина лет двадцати пяти, повернув голову в сторону входящего.
Ее можно было бы назвать красивой: умеренная полнота, характерная для только родивших женщин, ей очень шла. Черноволосая, чернобровая, с полными вишневыми губами, почти чёрными глазами – настоящая казачка. Красоту ее слегка портили лишь глаза, вернее один глаз – правый, который слегка косил при взгляде влево. Марья держала в руках ребенка и кормила грудью. Стыда при этом не чувствовала – нет ничего краше материнской любви к своему дитё.
– Марья, я к вам с поклоном от батюшки и с просьбой…
– Благодарствую! А что за просьба?
В этом время захныкал, затем заплакал ребенок в корзине.
