более жесткие средства в борьбе со стрессом. Ни у одной зависимости нет хеппи-энда. Даже обжорство губительно. А секс и подавно.
Сергей Игнатьевич откинулся на спинку стула, воздохнул и продолжил.
– Вот у меня был случай давным-давно. Один мальчишка влюбился до беспамятства в девчонку, которая уже не раз проходила лечение. В нашей стране сексоголизм заболеванием не считается, и все терапии, все попытки как-то с этим разобраться тонут под напором бабушкиных разговоров об экстрасенсах. Тем более в провинции. Тогда и общества анонимных сексоголиков не было, время от времени собирались несколько психологов, вчерашних студентов, кое-что вокруг молодежных отделов церкви происходило, но не более. В такой вот клуб однажды обратилась за помощью молодая девушка – Оля.
Мы привыкли работать с мужчинами и глядеть на мир их глазами. Непросто было даже думать о том, что возможна какая-то иная сексуальность, кроме мужской. Всё остальное мыслилось, как недостаток мужественности. А мужские истории были просты и понятны. Какой-нибудь смутьян во дворе с упоением рассказывал о своих победах. Мальчишки помладше подхватывали эту тему раньше положенного, начинали смотреть порнографию, и всё такое прочее. Позже, конечно, переключали внимание на девочек, но какой-нибудь робкий парниша стеснялся к девочкам подходить, а интерес из-за непрекращающейся болтовни усиливался. Позже, к совершеннолетию, всё, что связано с сексом, полностью будет определять его сознательную жизнь, доминировать, направлять. И если получится преодолеть застенчивость, мальчика накроет волна эйфории, он пустится во все тяжкие. Через какое-то время, он, скорее всего, женится, но остановиться уже не сможет. Будет постоянно юлить, изворачиваться, лгать, мучиться из-за чувства вины, стыда, но всё равно будет продолжать и продолжать, и продолжать. Если об изменах узнает семья, последует развод, раздел имущества, суды. Он потеряет возможность воспитывать детей, из-за чего уровень стресса подскочит до стратосферы, и всё пойдет по новой.
Но её история отличалась. Можно сказать, истории отличались. Мы были убеждены, что она не вполне честна, но в каждом её рассказе сквозила правда. И по крупицам мы эту правду выбирали, хотя ей не говорили. Было видно, врёт она из-за тяжести своего состояния. И лишний раз мы её не пытали допросами. В конце концов, мы ведь не полиция нравов, не инквизиция, не товарищеский суд. Мы пытались помочь каждому, кто сопротивлялся. Поддерживали без вопросов, как могли, как получалось.
Признаюсь, нам всем было тяжело с ней работать. Каждый имел собственные причины ходить в общество, и нередко сами «терапевты» нуждались в поддержке и помощи. Мужчинам было нелегко смотреть на женщин, а женщин почти не было. В глазах многих Оля была идеальной любовницей: отношений она не искала. Далеко не каждый мог видеть в ней товарища по несчастью, и она чувствовала, что никому не может доверять.
Несколько раз она срывалась, ходила нерегулярно, пропадала на несколько недель, объявлялась. Со временем ей
