style="font-size:15px;"> − Норм. Не ветрено. – профессионально, как пловец, ответил парень. − Правда, я пока мелкого домой вёл, подстыл. Эти дельфинисты всех обмокрили.
− Обмокрили, − она рассмеялась. – Бабочки порхают в воде – брызги летят.
В фойе вышла Князева, скромно запихивая грамоту и медаль в рюкзак
− Ну всё. Пошли. – Полина схватила улыбчивого парня под руку и торжествующе вышла из фойе на улицу.
Она шла под руку с парнем, и ей, наконец, впервые за последний год, не было одиноко.
− А ты знаешь, − сказал он вдруг. – Я ведь из-за тебя плавание бросил.
− Почему?
− Ты меня травила, на дорожке толкала, на соревнованиях обзывала.
− Я?
− Ну да. Ты. Не помнишь? Это давно было.
− Нет. Я тебя не могла… − Полина осеклась, покраснела.
− Ну я был такой плотный, даже толстый.
Полина мучительно вспоминала: когда она наезжала на плотного, почти толстого. Их было много этих толстяков. Обиженных ею в лагерях она помнила всех, а вот в бассейне. Их было так много, кому она говорила что-то обидное… Нет, каждого конкретно вспомнить нереально.
− Ты мне говорила: «Ты меня бесишь!»
− Ну, − усмехнулась Полина (она уже успела натянуть на лицо маску надменности, превосходства и пренебрежения). – Это самое безобидное, что я могла тебе сказать. Это ерундень.
Парень молчал, Полина украдкой посмотрела на него, скосила глаза. Она прекрасно теперь понимала, что «ерундень» для неё могло стать трагедией для него, но она никогда бы не смогла вслух признаться в этом.
− А я газету тогда давно с твоей фоткой отсканировал, − вздохнул парень. – Твой портрет у меня на ноуте, вместо обоев. Помню, мне понравилось название «Порхают ли бабочки в воде». Ты смотришь на меня с ноутбука такая смирная…
− Я тогда сильно устала, − Полина чувствовала, что теперь не просто краснеет, а покрывается нервными пятнами.
− Я тогда очень переживал, что из бассейна ушёл, а увидел твою фотку в газете и сначала хотел газету разорвать и выбросить, а потом решил оставить. Я подумал: ты можешь быть противной и грубой, но не можешь быть подлой. И перестал на тебя обижаться. Тем более, что я по-любому ушёл бы. Я на пятиборье теперь. Я там и стреляю и бегаю. И плавание у нас – всего-то двести-кроль.
− Всего-то двести?
− Ну. Это ж пятиборье.
Она вынула руку из-под его локтя, остановилась. «Если он уйдёт, то и пусть уходит» − Полина чувствовала, что ей горько и больно, безумно стыдно перед этим парнем. Но он остановился спокойно:
− Ты что?
Тогда она подняла на него свои большие карие глаза и сказала тихо и серьёзно:
− Ты прости меня. Я дура была тогда.
А он сказал ей:
− Только не пойму. Зачем у тебя волосы длинные? Я ещё в бассейне смотрю: ты – не ты, что-то знакомое, а что – не пойму, другое лицо какое-то.
Она пожала плечами:
