и школьные учебники. Нас с Лукой мучил голод. А сытые и занятые люди проносились мимо, брезгливо отворачивая головы, словно я могу заразить их нуждой.
Я застываю напротив старушки и запускаю мокрую руку в карман, сгребая монеты в горсть.
– Сколько стоит?
– Что говоришь, милая? – распахнув по-детски удивленные глаза, старушка подаётся вперёд, чуть не уронив ведерко.
– Почем, говорю, ягода, бабуль?
– Ой, милая, да беги ты домой, вон мальчишку застудишь, я продам, у самой, наверное, последнее.
Неужели наша бедность так бросается в глаза?
Сын недовольно переминается с ноги на ногу, но молчит.
– Вот, бабуль, пятидесяти хватит?
Покачав головой, женщина неуверенно забирает деньги и аккуратно пересыпает ягоду в прозрачный мешочек.
– Спасибо, милая!
Лука нетерпеливо тянет меня за руку, и мы почти бежим, перепрыгивая через лужи и пряча лица от ветра.
Дом номер двенадцать лучше предыдущих строений, но намного хуже того, что я себе представляла. Хотя за смешную сумму, указанную в объявлении хозяйкой комнаты, ни на что другое и рассчитывать не стоило.
В унылую пятиэтажку совсем не хочется заходить, но выбора у нас нет. Изуродованное временем крыльцо напоминает пандус, каменные ступени сточились в одно целое.
Преодолев их в один прыжок, мы оказываемся у распахнутой настежь двери в подъезд и, оставив позади ледяной дождь, попадаем в тугую и пугающую темноту.
– Мам, я ничего не вижу, куда идти-то? – тихо спрашивает Лука.
– Подожди, родной, сейчас разберемся.
Расстегнув сумку, пытаюсь на ощупь найти мобильник.
– Не торопись, мам, здесь хотя бы сухо и тепло.
Мой любимый оптимист даже в непросветной тьме найдет повод для маленькой радости.
– Тебе не страшно?
Мне приходится отпустить руку сына. Да где же этот чертов телефон!
– Нет, мам, а тебе? – бодро отвечает сын.
А мне страшно. Но в этом нельзя признаваться ребенку.
Проигнорировав его вопрос, я, наконец, вынимаю старенький мобильник и, включив экран, пытаюсь осветить пространство вокруг нас. Дом начинает нравиться мне еще меньше.
Стены исписаны ругательствами, а прямо над нами нависает разбитая лампа и торчит кусок провода. Длинный, широкий коридор усеян дверьми. Озираясь, я замечаю впереди узкую лестницу на следующий этаж и, взяв руку сына, быстро шагаю к ней.
В свои пять он уже немного умеет читать, и я спешу уйти, чтобы Лука не успел сложить буквы в слова.
Второй этаж не кажется таким мрачным. Одинокая лампа без плафона тускло освещает еще один длинный коридор.
Пробегаюсь взглядом по номерам квартир. Нужная, оказывается, как раз напротив лестничного пролета.
Выкрашенная в ядовито-зеленый
