костяшки хрустят: ты казалась мне медом, но вышла, что яд,Выжигает мне сердце отчаянный взгляд. Я тобой, будто крепость, мгновением взят.
Ты чертовски красива, и это твой плюс – но таких, слишком ярких, я сторонюсь.
Утонуть в своей боли я не боюсь – я боюсь оплести ей, будто моллюск.
Я боюсь показаться навязчивым, сложным, когда руки охвачены чертовой дрожью,
Растекаешься ты по кобальтовой коже. Мы порой слишком сильно в боли похожи.
Ты смеешься так мило, но выйдет оскал, и прорвется тот зверь, что в душе я таскал,
Он был юн и забит, трагически мал, но с тобой будто пристань свою отыскал.
Но с тобой даже Ад всем покажется Раем: я хожу между жизнью, от края до края,
И в ладонях твоих я умираю. Я не знаю всего, но о Смерти все знаю.
И пусть бьется предательски красное сердце, пускай лед не сумеет от снега согреться,
Пусть в душе моей сотня и одна дверца. Ты мне раны целуешь – и сыплешь в них перца.
Дориан смеется почти в лицо
Дориан смеется почти в лицо: «Видишь, братец, как было просто?
Ты слывешь убийцей и подлецом, а лицом – не старше, увы, подростка.
Годы-то идут, а тебе не страшно – не подвластен бегу ты суровых лет.
Город прорастает новостройкой башен, и тебя целует уж неона свет».
Дориан смеется нагло и довольно: «Что ж тебе неймется, мало ли побед?
Да таким, как ты, не бывает больно, не бывает, слышишь? Боли твоей нет.
Да таким, как ты, только не меняться – красота увянет пусть в других телах,
Пусть в таких, как ты, холодно влюбляться, вам довольно жить только при делах».
Дориан смеется, подает мне руку, и его улыбка давится в оскал:
«Разве ты не чуешь, братец, эту скуку? Я ее по венам, вместо лимф, пускал».
Я смеюсь же нервно – только б не заметил, только б не увидел мой простой секрет:
За свою природу я давно в ответе. И горел полгода мой немой портрет.
Склюй мое сердце, милая
Склюй мое сердце, милая, склюй и отдай врагам:
Я всю свою Вселенную сложил не к твоим ногам,
Не о тебе писал я, слезы глотая в ночь,
Но твоим милым именем я называю дочь.
Бей меня в печень, милая, чтобы разжечь огонь —
Сердце мое стеклянное держит твоя ладонь,
Греет его отчаянно, зиму в весну кляня,
Ты – как носитель знамени и моего огня.
Режь мои строки, милая, режь их и не жалей —
Даже ночами южными слышу я рев коней,
И углем вместо воздуха в комнате я дышу.
Я о тебе, о, Темная, тысячи лет пишу.
*** (Эти пошлые сны не научат…)
Эти пошлые сны не научат меня, как любить без остатка,
Как в твой город ступать, ожидая причины.
В этой жизни всегда не бывает так гладко,
Как желали бы женщины и их мужчины.
Эти горькие руки никогда не коснутся ключиц,
Мои
