Мои благодарности за личные консультации всем великим мира сего: Геродоту, Гераклиту, Гомеру, Павсанию, Апулею, Еврипиду, Овидию, Плутарху, Цицерону, Ливию Андронику, Ювеналу, Флавию Вописку Сиракузянину, Руставелли, Табари (Та-бари), Фирдоуси, Виктору Аврелию, Аммиану Марцеллину, Кабиру, Бианту, Чосеру, Шекспиру, Кальдерону, Шамраю, Сервантесу, Смиту, Джону Актону, Нагорскому, Гёльдерлину, Кёрнеру (Карлу Теодору), Монтескье, Гёте, Метерлинку, Стивенсону, Дюма, Бомарше, Канту, Талейрану, Крылову-баснописцу, Пушкину, Лермонтову, Гоголю, Моголю, Грибоедову, Тургеневу, Бальмонту, Салтыкову-Щедрину, Чернышевскому, Андерсену (сказочнику), Диккенсу, Некрасову, Толстому, Тютчеву, Франсу, Дюркгейму, Эдисону, Кафке, Чехову, Бунину, Горькому, Есенину, Блоку, Маяковскому, Пастернаку, Булгакову, Ильфу и Петрову, Прокофьеву (Александру), Лецу, Кэрроллу, Тагору, Михаю Себастиану, Фридлендеру, Раневской, Берулаве, Цветаевой, Барто, Маршаку, Когану, Чуковскому, Мичурину, Твардовскому, Апдайку, Шварцу, Бернесу, Ахмадулиной, Фуллеру, Роберту Грейвсу, Смагиной, Волохонскому, Гамзатову, Аксёнову, кинорежиссёру Гайдаю, Окуджаве, Бродскому, Высоцкому, Евтушенко, Токареву, Михалкову-отцу, Цою, Земфире, Щербе, отцу Меню, Банникову-историку, польскому историку Кравчуку, Бутрину, Шебаршину (из КГБ), Черномырдину, Малеру, Харанаули, Джону Аллену, Зыгарю, Олегу Тихомирову, Ваенге, Световой, Данченко, режиссёрам и сценаристам советских и российских фильмов, поэтам-песенникам и висельникам, и разным прочим шведам. Отдельно ― Википедии. И ещё многим тем, кого помнил, но случайно забыл.
Это всё мои друзья до гроба, пусть не грустят и не обижаются.
Все персонажи и события, описанные в книге, являются полным художественным вымыслом. Любые совпадения с реальными людьми и событиями, если кто-то их и обнаружит, носят исключительно случайный характер: ни в коем случае не надо воспринимать на свой счёт или на счёт соседа.
Рефлексия Галерия-1
«Шепнуло небо тайно мне в минуту вещего прозренья:
“Веленья гневные судьбы, ты думаешь, мои веленья?
Когда бы властно было я во всех деяньях бытия,
Я прекратило бы давно своё бесцельное круженье!”…»
Омар Хайям. Рубайят
Из Тартара, заполняя мир одной собой, грациозно и грандиозно явила себя всему сущему претендующая на первоисточник бытия Богиня темноты Нюкта-Нокс. Тихая римская ночь постепенно, с небольшими задержками по времени, словно прозрениями и тут же затмениями, опускалась на земную твердь имперской Малой Азии, Ближнего Востока, Запада, Африки и на всю остальную Вселенную подобно тому, как в далёком грядущем она светлой и печальной печатью ляжет всего лишь на холмы Грузии.
Тартар, откуда явилась на поверхность Земли Богиня ночной мглы, был местом малопривлекательным и более того – ужасным. Ужасней, чем Аидово царство теней. В Тартаре под охраной пятидесятиголовых и сторуких исполинов-гекатонхейров тысячелетиями томились несчастные неудачники-аутсайдеры ― Кронос-Сатурн со своей супругой Реей-Опой (иногда Опа была ещё и Кибелой), кровные родители Зевса-Юпитера, и прочие титаны, тоже родственники: и меж собой, и с Громовержцем. Главный Олимпиец жёсткой рукой лидера загнал туда всех своих прямых предков и старшую родню после жестокой битвы-титаномахии: старшее поколение небесных властителей проиграло, а победителей не судят. Тартар был изолирован от всех иных сущностей, даже от Аидова царства бессмертных душ, тройным слоем Эреба, Бога мрака, а чтобы уж окончательно застраховаться от форс-мажоров и побега невольников – мощными медными стенами и воротами, собственностью Посейдона, Бога морей и океанов, который тоже был сыном Кроноса и Реи, и братом Зевса.
Однако, как ни странно, Нюкта, рождённая Хаосом и Мглой, могла свободно выбираться из Тартара и перемещать свой энергетический сгусток на Землю. Как у неё получалось это делать и почему ей никто не препятствовал – одному Юпитеру известно, да и то не факт. Ровно так же свободно в это время с Земли, завершив отмеренный ей полусуточный срок, проникала в Тартар, чтобы отдохнуть от трудов праведных Гемера, Богиня дня и дневного света. Так, чередуясь, то ли родные сёстры, то ли мать и дочь, сменяли друг друга на полносуточной вахте. Труженицы жизни и по жизни.
Галерий, словно под напором импульсов, в порыве оседлав коня, в романтическом возбуждении промчался, до смерти зашибив двух случайных прохожих-полуночников, по узким улочкам старых малоэтажных кварталов Никомедии, домики внутри которых с трудом взбирались-карабкались по гористым склонам Вифинии, местами пологими, местами отвесно и упруго крутыми.
Одна за одной вьются улочки-змеи. Дома – вдоль каждой змеи.
«Улица – моя! Дома – мои! Я тут царь-государь… эээ… пусть и второй по степени важности!» – словно сначала раскатав губу, а потом тут же закатав её обратно, подумал Галерий.
Оставив за спиной крепостные стены впадающего в ночную спячку города,
