предоставить жителям самоуправление, то для охранения спокойствия и полного повиновения достаточно иметь здесь, в особой от города цитадели, один батальон и две сотни. Полиция может быть предоставлена самим жителям. Я полагал бы необходимым предоставить жителям самоуправление и вмешательство наше ограничить только одним наблюдением за должностными лицами, оставив за собой право менять их, если они не будут соответствовать своему назначению»[142].
С таким решением Горчаков не хотел согласиться. «По моему понятию, – писал он военному министру, – при желаемых отношениях к нам Ташкентской независимой области поддержка ей с нашей стороны должна заключаться не в содержании военных сил внутри нее, не в материальной, так сказать, поддержке, а в нравственной, заключающейся в убеждении, что в случае какой-либо попытки на Ташкент права этого города будут защищены и что нарушение их не останется без наказания»[143].
Но в Азии не ведали о такой экзотике (ханства к тому же не были субъектами международного права), а потому любое словесное заявление, не подкрепленное силой, ценности иметь не могло. Рассуждение о нравственной поддержке вызвало возражение Д.А. Милютина, человека реалистического: «Пока не будет установлено в том крае какое-либо прочное положение, которое давало бы вес нашему нравственному влиянию, до тех пор мы должны, по необходимости, опираться только на силу материальную. Решившись иметь в нашей власти плавание по всему протяжению Сырдарьи, нельзя ограничивать генерал-майора Черняева устройством только складочных пунктов. Следует разрешить ему строить укрепленные посты, так как без серьезных мер защиты немыслимо и обеспеченное судоходство по Сыру…»[144]
Странно, конечно, что приходилось объяснять столь очевидные вещи министру иностранных дел.
Со взятием Ташкента завязалось сразу же три интриги, Черняев был участником каждой. Первая – «О статусе Ташкента», вторая – «Эмир Бухарский против Черняева», третья – «Черняев против Крыжановского». Михаил Григорьевич не был бы самим собой, если бы не вступил в конфликт с непосредственным начальством. Более полугода оживленная переписка шла между Бухарой, Ташкентом, Оренбургом и Петербургом, фельд-курьеры носились птицами.
Продолжая тему «о статусе Ташкента», следует сказать не только о мнениях российских государственных мужей, но и коренных ташкентцев. Русская власть в лице Черняева предложила им два варианта: избрание муниципалитета или избрание хана. Они отвергли и тот и другой. О муниципалитете они слыхом не слыхивали (в России в те годы тоже мало что знали об этом предмете), а вот хана, тем более из своих, бухарских или кокандских, они не желали ни за какие коврижки (очень настрадались). Ташкентцы, не без влияния Черняева, высказывались за прямое российское правление. Мухаммед Саатбай, ташкентский купец, бывший неформальным главой «русской партии», собрал подписи под обращением к российским
Там же. Док. 215. С. 43.
Там же. Док. 221. С. 62.
