осталась. Ребенком. А Витька вырос. В смысле, стал мужчиной. И я в тот момент ощущала себя как… Как парализованный, которого просят пройтись по палате.
– Я тебя люблю, Витек, я тебя обожаю, ты знаешь. Но, не обижайся, ничего не чувствую… Это не твоя вина, это я ущербная, – неловко засмеялась я. – И потом, вдруг твои родители вернутся?
В ту пору нам было по семнадцать лет. Наши семьи давно дружили по-соседски, и мы с Витей проводили время то у него, то у меня. Иногда с родителями, иногда одни, – взрослые нам доверяли безоговорочно, зная нашу дружбу с горшечных времен детского сада.
– Нет, они вернутся еще не скоро… Ритка, слушай, мы ведь ничем не рискуем! Не получился – так не получится!
Конечно, любовь моей жизни, ты прав. Только, если не получится, ты будешь сильно разочарован. А симулировать половое возбуждение я не стану. Да и не сумею.
Не успела я возразить, как Витька заткнул подол юбки за мой поясок и принялся поглаживать меня между ног.
– Вить!..
Он оттянул резинку моих трусиков, его рука поднырнула под нее и заскользила вниз.
– Вить, не надо!
– Доверься мне, Ритка, – прошептал он нежно, касаясь губами моего уха.
Он начал осторожно, бережно протискивать свой палец внутрь меня. Напрасно! У меня было примерно такое же ощущение, как в кресле дантиста, который лезет тебе в рот: и страшно, и неприятно, и хочется сбежать.
И вдруг Витя резко выдернул руку.
– Офигеть, ты же девственница! Глупо как, я совсем забыл, что ты… Все девушки уже расстались с этой… с этим… вот я и не подумал… Ох, Ритка, честное слово, чувствую себя педофилом, – неловко пошутил он, – ты ведь еще девочка! Прости.
А я, неожиданно для себя, расплакалась. Мне впервые стало обидно за свою ущербность… Но в то же время я была рада, что он оставил мои трусики в покое.
Витька долго вытирал мне слезы и целовал щеки со смущенным видом. И очень хорошо, надеюсь, что больше он не повторит попытку "разбудить" меня. И мы оба избежим ненужной неловкости, способной лишь испортить нашу чистую любовь.
…А все дело в том, что, когда Природа отсыпала девчонкам гормоны (мне почему-то представлялись разноцветные шарики-драже, которые весело стучат о днища подставленных кружек), я, должно быть, куда-то смылась. Может, на витрину с игрушками засмотрелась, может за собакой увязалась… Короче, очередь свою я упустила, и мне веселых шариков не досталось. Поняла я это не сразу, конечно, – только когда началось так называемое половое созревание. У всех, кроме меня.
Было мне тогда двенадцать. После летних каникул все резко подросли, а у некоторых девчонок стала заметна грудь. На первом же уроке физкультуры я услышала, как мальчишки возбужденно шепчутся, обсуждая, у кого что выросло, и трогали себя через трусы, – а мне это казалось стыдным и противным. Я знала уже, конечно, – как все в моем возрасте, – о сексе между мужчинами и женщинами, но пребывала в полной уверенности, что это дело взрослое, и нам до него еще далеко… А тут вдруг пацаны, которые в ту пору были даже ниже нас, девчонок, уже принялись заглядывать нам под майки.
Вскоре я заметила, что во дворе, где мы собирались стайкой, и девчонки ведут себя не так, как раньше: они забросили куклы и классики и стали заигрывать с мальчишками. Одна бедро так отклячила, будто у нее вывих случился; другая все норовила наклониться, чтобы в вырезе ее кофточки вылупившиеся за лето сиськи засветились; третья вообще колесом по двору ходила, типа она вся такая из себя гимнастка: ноги вверх, юбка вниз, – трусы мелькали, мальчишки все аж красные стали.
Я же испытывала лишь острое чувство неловкости за своих ровесников и смотрела на них свысока, как на недоразвитых. По крайней мере, умственно.
Но вскоре оказалось, что недоразвитая я. Физически. Как-то, в ответ на мое насмешливое замечание, одна из девчонок сказала: ты недоросток, вот и хихикаешь. Посмотри, у тебя тело девятилетнего ребенка! А нам – нам очень даже интересно. Тебе не понять, иди играй в куклы.
После тех слов я задумалась. Почему я и в самом деле такая маленькая да гладенькая, как пупсик, – тогда как мои ровесницы… В душевой бассейна, куда меня водила мама, я обнаружила, что у большинства девочек появились волоски на лобке, – мой же был до сих пор голенький, как у младенца. Но девчонки изменились не только физически – они вообще сделались какими-то другими. Уже не девочки, – девушки.
Я рассматривала себя в зеркало: темные кудряшки, светло-серые глаза, белая кожа с нежным румянцем, ровненькое тело… Да уж, куколка. И даже не Барби, – у той хоть грудь есть!
И в шестнадцать я мало изменилась. По-прежнему была узкая, как прутик, а вместо груди у меня появились лишь две припухлости. И интереса к противоположному полу я все так же не испытывала.
Мама
