блёстки и мишуру. Бобр нервно бегал туда-сюда с папиросой между своими передними резцами, выстраивая свет на сцене.
«Ну сколько можно курить? Ведь это же прямая угроза пожарной безопасности. Или вы концерт нам сорвать хотите? У певицы от малейшего никотина в воздухе расстройство голоса может случиться», – сделал бобру замечание бывший личный стилист вороны скунс Калентин Мордашкин, уволенный ею час назад за свой плохой стиль.
«Вы читали что обо мне пишут?» – заявила ему ворона.
«А что им там особо писать, кроме как, что вы самая обаятельная и привлекательная», – ответил Мордашкин.
«А вот вовсе и нет. Пишут, что у меня совсем нет вкуса и чувства стиля. Что на сцене я в своём красном плаще и шляпе похожа на рыбака после шторма в море. Я вас увольняю за профнепригодность, как стилиста. Но предлагаю взамен должность сотрудника пожарной безопасности».
Вот так в одну минуту Мордашкин был уволен и снова принят на работу, не успев огорчиться по этому поводу.
Заполненный зал гудел в ожидании, когда же поднимут занавес. На первом ряду сидели все заседатели лессовета во главе с председателям Бурякиным, второй и третий ряд заняли работники лесной полиции, от которой толку было ноль. Четвёртый и пятый ряд заполонили журналисты с фотокамерами. На предпоследнем ряду сидели Кроки и Парлизан.
«Эх, как далеко нам выпало оказаться. Ведь отсюда ничего не видно», – сетовал Парлизан.
«Да что тебе там видеть надо? Ворона споёт, а ты послушаешь. После потопаешь домой под большим впечатлениям и немного влюблённый», – отвечал ему кроль.
«Как что? Мне нужно видеть глаза. Зеркало души. Посмотреть в глаза и увидеть душу», – мечтательно бормотал Парлизан.
«Ну я тебе скажу, что у всех ворон чёрные глаза несчастного шулера», – поделился наблюдением кроль.
«Прямо уж таки все? Каждый индивидуален и неповторим», – возразил Парлизан.
«Неповторимы они только в одном. В мании собственного величия на пустом месте, в остальном же ворона… она и есть ворона. Не удивлюсь, если и эта артистка окажется плутовкой каких ещё поискать».
«Ничего отсюда не вижу! Только бестолковые макушки лесных властей», – сетовал Парлизан.
«Не такие уж они и бестолковые раз сидят на первом ряду, а ты почти на последнем».
«Много ума не требуется, чтобы сидеть первым. Так уж устроен этот мир, что все почести оказываются отъявленным бездельникам и тунеядцам», – возмущался Парлизан.
Внезапно зал стих. Занавес медленно поднимался. Во всем своём блестящем великолепии ворона предстала перед публикой в свете шестидесяти зажженных свечей. Ворона была суеверной и никогда не соглашалась выступать при другом освещении или количестве свечей.
«Для вас поёт Мануэла Бубликова», – раздался откуда-то гнусавый голос. Ворона при этих словах склонилась в аристократическом поклоне, затем распрямилась
