теперь Яре пришел срок узнать, чем ее радость была оплачена.
– Отпустила меня Навь, но взамен службы требует, – сказала мать. – Пришел твой срок ей послужить.
– Как это? – Яра слегка оробела, но не так чтобы испугалась.
Она куда меньше стала бояться Нави, всего, что связано со смертью, после того как столь страшное горе, как потеря матери, разрешилось ее возвращением.
– Толкун-Баба желает, чтобы ты к ней пришла и пожила у нее, послужила ей, а она тебя всякой мудрости обучит. Зато как вырастешь ты и настанет тебе срок замуж идти, ты уже будешь сама мудрой девой: будешь ведать всякие зелья, всякие клюки чародейные[10] превзойдешь.
– И меня тоже выучат… с того света обратные следы находить?
– Это уж как Толкун-Бабе поглянется. Угодишь ей – она такому научит, что мы сейчас и вздумать не можем.
Собрались они в первое же погожее утро. Никому не сказали – мать предупредила Яру, что дело у них тайное и о нем нельзя говорить ни с кем. Разбудила ее чуть свет. Крадучись они двигались по избе, чтобы не потревожить отца и брата. Мать хотела ее покормить, но Яра не могла есть – ее трясло от волнения и предчувствия какой-то очень большой, очень важной перемены. Она видела, что мать тоже волнуется и притом ей весело – как будто они затеяли тайком от ближников некую шалость. В эти мгновения мать едва ли не казалась Яре почти такой же девочкой, лишь выше ростом и во взрослом уборе.
Вдвоем они вышли со двора; держась за руки, пробежали по тропке через луг и углубились в лес. Свет весеннего утра казался особенно ярок и живителен, свежий воздух был напоен силой; так и хотелось прыгать, и мнилось, он сам поднимет над землей. Но Яра не прыгала, захваченная предчувствием перемены. Вот-вот она сделает важный шаг от дитяти к взрослой деве…
Миновали знакомую рощу, где Яра гуляла, сколько себя помнила, и собирала ягоды, еще пока мать не умирала… Прошли, поклонившись, поляну с Перуновым камнем. Перебрались по камням, едва видным из высокой весенней воды, Каменный брод на Смородинном ручье. Уже возле того берега Яра все же поскользнулась и соскочила одной ногой в воду. Пришлось садиться и менять мокрый чулок на сухой из запаса в коробе.
Дальше начался другой лес: здесь было больше сосен, чем берез, а сосны ведь не то, что подружки березки – такие рослые и важные, что Яра посматривала на них с благоговением. В каждой из них теперь живут чьи-то деды, наблюдают тайком, и Яра шла ровно, степенно, чтобы не осрамиться под этими испытующими взорами.
Шли они долго, как показалось Яре, она устала, ноги заново промокли по весенней сырости. Но девочка не ныла. Толкун-Баба живет со своими дочерьми в самом Закрадье, а туда дорога долгая – сорок дней. Яра не удивилась бы, если бы столько и пришлось идти, но у матери не было с собой никаких пожитков и припасов. Да и у нее самой лишь коробок за спиной, а в нем две сорочки, гребень, рушник и лелёшка. Поминальную лелёшку Яра кормила и сейчас: так
Клюки чародейные – искусство колдовства.
