Михайлович протянул ей чашку с горячим чаем, очень душистым, умело заваренным.
– Вы уверены, что не заблудились? – мягко спросил он.
– Теперь уже не знаю. У меня иногда возникает странное ощущение ирреальности происходящего.
– Может, это какие-то знаки?
На Геннадии Михайловиче была темно-синяя бархатная куртка и кипельно белая рубашка. И он совсем не выглядел напуганным или удивленным.
– Не помните вы девяностые. Вот мистическое время было. Исчезали целые организации, вагоны, партийный кассы, люди. И никто ничему не удивлялся, – иронично добавил Геннадий Михайлович.
– Вы интересуетесь Японией? – Майко кивнула на миниатюру на стене и поставила чашку с чаем на стол.
– Бывал там. И не раз. Удивительная страна. Удивительные люди. Почти инопланетяне. Знаете, что больше всего изумляет?
– Их трудолюбие? Верность традициям?
– Их отношение к природе.
– Уважительное?
– Благодарное. Это несмотря на тайфуны, землетрясения и прочие катаклизмы. Благодарность за то, что в большинстве своем она ласкова.
– Да, – подхватила Майко. – А меня удивляет их способность созерцать. Не смотреть. Созерцать. Как удается сочетать новейшие технологии и внутреннюю неторопливость? И чуткость к красоте.
Майко, как всегда, когда говорила об интересующем ее предмете, увлеклась.
– Да. Особое отношение к красоте. Помните, эти странные русскому сознанию понятия: ханами – любование цветами, цукими – любование луной, юкими – любование снегом. При внешней суровости так много нежности, – видимо, Геннадий Михайлович тоже сел на любимого конька.
– А у нас при внешнем радушии так много жестокости.
– Но увы! Человек не волен выбирать страну, где родиться. Но он может, правда, может делать ее лучше.
– Согласна. Только не знаю, как, – Майко пожала плечами.
– Так, как поступаете вы. Честно делать свое дело. Жить по совести и в своем слое мира делать себя и других счастливыми.
– Так трудно быть счастливой, тем более делать счастливым кого-то, – грустно улыбнулась Майко. – Все время что-то мешает или чего-то не хватает.
Геннадий Михайлович достал с книжной полки явно старую книгу. Всю в закладках. Вернулся в кресло и раскрыл ее.
– Удивительно, но здесь ближе всего японцам по мироощущению оказался, пожалуй, самый русский писатель. Лев Николаевич Толстой. Хотите самый лучший рецепт счастья?
– Хочу, – улыбнулась Майко.
– «Радуйся на небо, – неторопливо начал читать Геннадий Михайлович, – на солнце, на звезды, на траву, на деревья, на животных, на людей. И блюди за тем, чтобы радость эта ничем не нарушалась. Нарушается эта радость, значит ты ошибся где-нибудь – ищи эту ошибку
