«В этом смысле государство может создавать любое право, поскольку оно приказывает своим судьям судить по нему, и приказывает своим исполнительным органам его исполнять»[36]. Таким образом, возможна конфронтация государства и общества как суммы индивидов. Но общество есть также «само государство, или социальный разум, который дан вместе с понятием отдельного разумного общественного субъекта; общество в его единстве, а не как отдельное лицо, полагаемое вне и наряду с другими лицами, но как абсолютное лицо, относительно которого только и существуют другие лица; в этом смысле нет никакого права против его права, право политики есть право природы»[37]. Мы видим, конечно, что здесь нам предлагается модифицированный Гоббс (в первом случае, когда мыслится инстанция чистого научного права) и модифицированный Руссо (во втором случае, здесь дальше речь идет о том, что без государства общество неспособно к единству воли). Именно во втором случае Тённис говорит об управленческих функциях государства, которое могло бы даже «объединить всех капиталистов и положить конец конкуренции», причем товарное производство оставалось бы еще на международном рынке, где конкурировали бы государства-капиталисты. Дальше мыслимо распространение общества за пределы государства, а значит, должен наступить конец подлинно товарному производству. Государство станет той силой, которая будет позволять высшему классу присваивать труд низшего, рабочего класса. В этом раскладе государство – капиталистический институт. Если рабочий класс объединится против него, осознавая свое единство, то уничтожит не только государство, но и общество. Именно поэтому нужен не государственный суверенитет, не суверенитет господствующего класса, а народный суверенитет, то есть суверенитет общества. Это – вариант «народного» социализма, антимарксистский, направленный против интернационального рабочего движения и мировой революции. Это ответ социологии социализму, здесь Тённис – на стороне государства как единства, а не на стороне Gemeinschaft'a. Но единство государства есть нечто иное, чем единство партнеров по контракту. Государство надстраивается над этой рациональностью, и оно же гарантирует ее возможность как реального процесса, не разрушаемого враждебностью партнеров, которая может оказаться сильнее, чем эгоизм расчета. Но само государство к рациональности не сводится. В большей или меньшей мере оно не может не быть морально-политическим единством, и как раз потому, что это – единство тех же самых людей, которые конкурируют и заключают контракты, общество в Новое время именно как гражданское общество противопоставляют государству. С течением времени у Тённиса явно нарастает стремление более выпукло представить этический элемент государства. Лишь попутно упомянем еще одно немаловажное обстоятельство. У Тённиса нет глубокого понимания и нет сочувствия республиканско-демократической конкурентной политике.