называем себя побратимами. Когда-либо слышала о них?
Я качаю головой.
– Не слышала ничего об этом. Как такое возможно? Почему все должно быть таким секретом?
– Ну, во-первых, подумай, что произойдет, если все остальные в мире поймут, что могут получить выгоду, продавая нам простейшие прелести жизни.
– Но, думаю, чем больше людей знало бы, тем больше было бы шансов найти…
– Аккуратней. – Он показывает на корень, торчащий из земли, и, когда я обхожу его, продолжает: – Думаю, сначала прошел слух о потерянном запахе. Было несколько любопытных посетителей. Моя бабушка говорила, что некоторым жителям казалось, что за ними наблюдают, как за животными. Большинство приезжих были милыми и надеялись помочь. Но были и другие, те, что продавали нам испортившееся мясо, так как знали, что мы не почувствуем запаха, или разбрасывали разлагающийся мусор в местах, где мы его не увидели бы. В бакалее Фитцпатрика однажды пропало множество продуктов, и к тому времени, как он нашел спрятанную кем-то кучу, там уже завелись личинки и вредители.
Я бледнею.
– Не знаю, почему столько людей хватается за любой шанс быть жестокими.
Он отмахивается.
– В любом случае, так как Исчезновения продолжались, нам понадобилось не так много времени, чтобы понять, что они делают нас уязвимыми. Поэтому города проголосовали держаться вместе, сформировать Совет и все хранить в тайне. И мы относимся к этому серьезно, чтобы защищать друг друга.
– И люди не уезжают? – спрашиваю я. – Или… – я колеблюсь, – не могут?
– Мое отражение не вернется просто потому, что покину Стерлинг, в отличие от твоего. – Его желваки снова дергаются. – Ты – гостья. Исчезновения будут влиять на тебя, только пока ты здесь. Но я родился с этим. Это у меня в крови. Единственное облегчение теперь временное, и это – варианты.
Он сворачивает в густую рощу деревьев с белыми цветами. Ветерок сгибает ветки, срывая лепестки, и они падают вокруг нас словно снег.
Внезапно становится понятно, почему война здесь кажется такой далекой. Стерлинг похож на драгоценный фрукт, запертый в стеклянной витрине.
Я сглатываю. Но этот плод гниет.
Уилл неловко переминается с ноги на ногу. Его голос приобретает горьковатую окраску.
– Так что мы остаемся в Стерлинге. – Он протягивает мне лепестки, мягкие как пух. – Вот, сохрани их на потом.
Он снова продолжает путь. Деревья столпились так плотно, что скоро становится больше теней, чем солнца. Я смотрю на лепестки, которые он отдал мне, на утолщения белых жилок, пробегающих по ним, когда он внезапно хватает меня и утягивает за дерево. Дыхание учащается от удивления, но он поднимает палец к своим губам и качает головой.
Теперь я слышу голоса, отдаленные, тихие.
Я стою достаточно близко, чтобы ощущать дыхание Уилла.
– Это больше, чем в прошлый раз, Ларкин, – кто-то протестует.
– Это экономика. Спрос поднялся. Так ты хочешь это или нет?
Тело
